Оригинал взят у caps_lo в Пилат и другие - до Петровича, но с Вайдой
Кинопоиск
Возникновение философии «доброго человека» в кинематографе семидесятых, так сказать между вдовой Платонова и женой Булгакова.
«Пилат и другие» - до А. Петровича, но с А. Вайдой.
- Все люди добрые - говорит Га-Ноцри у Булгакова, эти слова понимаются как философия уже в конце шестидесятых.
Марк Твен или одержимый идеями фронтира Джек Лондон, прагматичные американцы, знают в силу своего личного опыта, что многие люди злы. Марк Твен охотно издевается над либеральной убежденностью, будто люди добрые изначально, «по природе своей» или могут «исправиться» в любой момент, вроде по волшебству.
Испанец Клаудио Магрис в эссе «Литература и право: противоположные подходы ко злу» убеждает нас в обратном.
Мир писателя - это пространство добрых дел. Если закон вертится вокруг разрешения споров (о нет! не поиск истины или справедливость! всего лишь банальные способы нахождения социальных компромиссов! - здесь со ссылкой на Р. Иеринга), то литература изначально склоняется осуждать власть и верить в «доброе» в людях.
Немецкий романтик Новалис, который пытался опоэтизировать абсолют, то есть спасти его средствами поэзии, признавался в одном из «Фрагментов»: Я — совершенно неправовой человек: у меня нет ни ощущения права, ни потребности в нем.
Пусть каждый сам даст ответ за свои грехи, — смиренно замечает Дон Кихот, увидев вереницу закованных в цепи каторжников, — а людям порядочным не пристало быть палачами своих ближних.
Конечно, фильм Вайды - это антисемитский политический детектив.
Вайда беззастенчиво вносит авантюристические элементы зарубежного шпионского рассказа в картину. Чего стоит эпизод, когда Иуду убивает трансвестит Низа!
Вайда, как и А. Петрович, не связан интеллигентскими советскими толкованиями «Мастера и Маргариты». Поэтому Га-Ноцри Вайды — некрасив, вполне в духе западной традиции.
Образ святого Матфея Карраваджо, отвергнутый церковью сначала - старик «из простых», евангелист с трудом пишет книгу: правда жизни сражается с традицией и желанием приукрасить значимое.
А в российских экранизациях Га-Ноцри разве что не культурист.
Наверное, это одна из причин, почему российские режиссеры не смогли «дотянуть» до нужного уровня — в постперестроечном кино слишком много уделяли внимания «красивости».
Вайда «убрал» все оккультное, мистическое из «Мастера и Маргариты», от Булгакова остались рожки да ножки. Однако Вайда сделал вполне «симптоматический» фильм, картину поколения.
- Все люди добрые! - говорит Иешуа Га-Ноцри в семидесятых. Эти слова надолго будут лозунгом не только хиппи, но и писателей, художников, кинорежиссеров.
Но все-таки работа А. Петровича сильнее!
КинопоискВозникновение философии «доброго человека» в кинематографе семидесятых, так сказать между вдовой Платонова и женой Булгакова.
«Пилат и другие» - до А. Петровича, но с А. Вайдой.
- Все люди добрые - говорит Га-Ноцри у Булгакова, эти слова понимаются как философия уже в конце шестидесятых.
Марк Твен или одержимый идеями фронтира Джек Лондон, прагматичные американцы, знают в силу своего личного опыта, что многие люди злы. Марк Твен охотно издевается над либеральной убежденностью, будто люди добрые изначально, «по природе своей» или могут «исправиться» в любой момент, вроде по волшебству.
Испанец Клаудио Магрис в эссе «Литература и право: противоположные подходы ко злу» убеждает нас в обратном.
Мир писателя - это пространство добрых дел. Если закон вертится вокруг разрешения споров (о нет! не поиск истины или справедливость! всего лишь банальные способы нахождения социальных компромиссов! - здесь со ссылкой на Р. Иеринга), то литература изначально склоняется осуждать власть и верить в «доброе» в людях.
Немецкий романтик Новалис, который пытался опоэтизировать абсолют, то есть спасти его средствами поэзии, признавался в одном из «Фрагментов»: Я — совершенно неправовой человек: у меня нет ни ощущения права, ни потребности в нем.
Пусть каждый сам даст ответ за свои грехи, — смиренно замечает Дон Кихот, увидев вереницу закованных в цепи каторжников, — а людям порядочным не пристало быть палачами своих ближних.
Конечно, фильм Вайды - это антисемитский политический детектив.Вайда беззастенчиво вносит авантюристические элементы зарубежного шпионского рассказа в картину. Чего стоит эпизод, когда Иуду убивает трансвестит Низа!
Вайда, как и А. Петрович, не связан интеллигентскими советскими толкованиями «Мастера и Маргариты». Поэтому Га-Ноцри Вайды — некрасив, вполне в духе западной традиции.
Образ святого Матфея Карраваджо, отвергнутый церковью сначала - старик «из простых», евангелист с трудом пишет книгу: правда жизни сражается с традицией и желанием приукрасить значимое.
А в российских экранизациях Га-Ноцри разве что не культурист.
Наверное, это одна из причин, почему российские режиссеры не смогли «дотянуть» до нужного уровня — в постперестроечном кино слишком много уделяли внимания «красивости».
Вайда «убрал» все оккультное, мистическое из «Мастера и Маргариты», от Булгакова остались рожки да ножки. Однако Вайда сделал вполне «симптоматический» фильм, картину поколения.
- Все люди добрые! - говорит Иешуа Га-Ноцри в семидесятых. Эти слова надолго будут лозунгом не только хиппи, но и писателей, художников, кинорежиссеров.
Но все-таки работа А. Петровича сильнее!
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.