Оригинал взят у mr_henry_m в Русская красота и восточная мудрость
Кинопоиск
Искусство всегда преследует одни и те же цели, хотя способы их достижения в разных его формах сильно отличаются. Поэтому большинство попыток экранизировать великие литературные произведения зачастую носило эклектичный характер. Средствами кино режиссёры старались достигнуть того, на что была способна одна только литература. И чем грандиознее и серьёзнее оказывалось произведение, тем более слабыми и неубедительными выглядели их старания. Однако в случае с отдельными постановщиками всё обстоит не так однозначно. Акира Куросава, известный своей любовью к русской литературе, не раз откровенно признавался, что Достоевский – самый любимый его писатель. И возможность снять фильм по одному из его произведений была для него бесценна.
Конечно, человеку, относящемуся к таланту нашего писателя ревностно и с восхищением, может показаться противоестественной и даже оскорбительной сама мысль превратить великое русское произведение в фильм, снятый в Японии и с японскими актёрами. Но достаточно вспомнить «Трон в крови» или «Жить» - две великолепные картины режиссёра, вдохновлённые небезызвестной пьесой Шекспира и рассказом Льва Толстого – чтобы убедиться в незаурядном таланте Куросавы, способного делать из хорошей литературы не менее хорошее кино.
Одна из главных опасностей при экранизации любой книги – риск слишком далеко уйти от первоисточника. Однако не менее опасно и буквальное следование ему, ведь оно чревато превращением фильма в театральную постановку. Единственный возможный выход – творческая свобода постановщика, требующая взглянуть на произведение по-новому, не теряя бдительности и постоянно балансируя на грани вольной интерпретации и слепого подражания. Именно этому принципу и следует Куросава. Роман из четырёх частей в его руках превращается в почти трёхчасовое полотно, разделённое на две половины. И если первая отличается почти полной достоверностью происходящих событий, то вторая, напротив, старается максимально устранится от неё в силу невозможности вместить многоплановый сюжет романа в рамки одного фильма. При этом режиссёру в полной мере удаётся сохранить конфликт, возникающий между центральными персонажами.
Испытавший необыкновенное потрясение под страхом близкой смерти, Камэда (князь Мышкин) повреждается в уме и после нескольких лет лечения заграницей возвращается в Японию к своим дальним родственникам. По дороге он знакомится с Акамой (Рогожиным), который вскоре должен стать владельцем огромного наследства. Два этих совершенно разных человека проникаются друг к другу симпатией – естественно-простодушной со стороны Камэды и злобно-противоречивой со стороны Акамы. Волею судьбы оба они оказываются во власти сильнейшего и разрушающего чувства к Насу Таэко (Настасье Филипповне) – содержанке одного распутного богача. Однако Камэда встаёт перед тяжёлым выбором, поскольку также испытывает совсем иные, светлые чувства к дочери приютившего его семейства, Аяко Оно (Аглае). Акаму же страсть к Таэко толкает на самые безумные поступки и разжигает всё более невыносимую при его любви к Камэде ненависть соперничества. Впрочем, пересказывать сюжет «Идиота» кажется настолько же невозможным, как и экранизировать сам роман. Попытка же Куросавы вызывает уважение именно по причине его отказа неукоснительно следовать сюжетной линии, сохраняя при этом главный смысловой и моральный посыл произведения.
И всё же нехватка времени и возможности рассказать сразу о слишком многом заставляют режиссёра торопиться и даже кое-где прибегать к закадровому текстовому комментарию для разъяснения упущенных подробностей. Несмотря на смысловую целостность и связность всех эпизодов, многие из них утрачивают свою индивидуальную значимость, а отдельные персонажи неизбежно устраняются из повествования. Слабохарактерный и буйный, но справедливый и преданный Келлер, циничный и обозлившийся, но несчастный и тонко чувствующий Ипполит Терентьев, изысканно остроумный, но не лишённый подлинного благородства Евгений Павлович – это ещё не полный список ярких и неповторимых характеров, оставшихся за кадром. К тому же сухо-эмоциональная манера съёмки и медитативная сдержанность, присущие японскому кино, почти прямо противоположны ожидаемому буйству сложных, противоречивых и до невозможности мнительных героев Достоевского.
Тем не менее, эти недостатки можно охотно простить за счёт невероятной изобретательности Куросавы, восполняющего «литературные» пробелы разного рода «техническими» находками. Например, изумительная по задумке и воплощению сцена маскарада, где силуэты в масках чудовищ и с факелами в руках кружатся вместе со снежными вихрями вокруг Камэды и Аяко, а из толпы внезапно возникает фигура Таэко в чёрной маске и с хохотом обращается к ним. А помещая всё действие второй половины романа в зимний пейзаж, с гигантскими сугробами во дворах и снежными шапками на низеньких японских домиках, Куросава своеобразно передаёт дремучий «русский дух» произведения и подчёркивает царящий в душах людей холод, отчаянную безысходность всех добрых намерений Камэды и даже его нервно-припадочную дрожь.
Вызывает уважение и та достоверность, с какой режиссёром воплощены характеры основных персонажей романа. Меланхоличная утончённость лица Масаюки Мори выглядит чрезвычайно убедительной и совершенно покоряющей, создавая впечатление доверчивого простодушия, так свойственного князю Мышкину, и каждый раз вызывая чувство радостного просветления при любых его словах. Акама, пожалуй, чересчур интеллигентен для дикой рогожинской необузданности, но резкий и импульсивный характер Тосиро Мифунэ в сочетании с нервным подёргиванием мускулов на его лице заметно исправляют ситуацию. Что касается Настасьи Филипповны, то при всей невозможности объективно воплотить образ страшной и роковой красоты роль Сэцуко Хары кажется чуть ли не самым удачным из всех воплощений героини Достоевского, когда-либо бывших на экране. Холодная величественность строгой фигуры, тонущей в тёмном плаще, непередаваемая печаль и страдание в больших чёрных глазах, редкие нотки безумного смеха и действительно потрясающая, но кроткая и непритязательная красота – знаменитая японская актриса ничуть не уступает изысканной утончённости первых западных красавиц.
Князь Мышкин говорил и свято верил в то, что красота спасёт мир. Неразрешимая борьба и столкновение его истинно христианской всепрощающей доброты и этой могучей и необузданной силы, способной положить к своим ногам весь мир, по-прежнему остаётся великим достоянием русской литературы, которое невозможно экранизировать. В этом свете работа даже такого мастера, как Акира Куросава, кажется лишь тенью и бледным подобием оригинального творения. Если же рассматривать эту картину как самостоятельное произведение, то её по праву можно назвать одним из самых больших достижений японского режиссёра в кино. Да и едва ли можно заподозрить Куросаву в попытке сравняться с великим русским писателем. Ведь намеренное сокращение, упрощение и смешивание разных событий романа ясно говорят о том, что режиссёру хотелось лишь увидеть воплощение своей мечты на экране, пусть даже оно будет слабым и неубедительным подражанием Достоевскому. К тому же такие замечательные работы, как «Жить», «На дне» и более поздняя – «Дерсу Узала», вызывают большое доверие, а главное – уважение к Акире Куросаве за его удивительную и неожиданную привязанность к русской литературе. И его «Идиот» - пожалуй, первая состоявшаяся попытка слить воедино непоколебимую восточную мудрость и тёмные глубины славянской души, столь непохожие в действительности и существующие порознь, однако способные стать единым целым в произведении искусства. Ведь для каждого народа и каждой культуры существует универсальная истина и извечные проблемы, на которые одному гениальному человеку удалось пролить свет, а другому – понять его и сказать то же самое, но другими словами и совершенно на другом языке.
Искусство всегда преследует одни и те же цели, хотя способы их достижения в разных его формах сильно отличаются. Поэтому большинство попыток экранизировать великие литературные произведения зачастую носило эклектичный характер. Средствами кино режиссёры старались достигнуть того, на что была способна одна только литература. И чем грандиознее и серьёзнее оказывалось произведение, тем более слабыми и неубедительными выглядели их старания. Однако в случае с отдельными постановщиками всё обстоит не так однозначно. Акира Куросава, известный своей любовью к русской литературе, не раз откровенно признавался, что Достоевский – самый любимый его писатель. И возможность снять фильм по одному из его произведений была для него бесценна.
Конечно, человеку, относящемуся к таланту нашего писателя ревностно и с восхищением, может показаться противоестественной и даже оскорбительной сама мысль превратить великое русское произведение в фильм, снятый в Японии и с японскими актёрами. Но достаточно вспомнить «Трон в крови» или «Жить» - две великолепные картины режиссёра, вдохновлённые небезызвестной пьесой Шекспира и рассказом Льва Толстого – чтобы убедиться в незаурядном таланте Куросавы, способного делать из хорошей литературы не менее хорошее кино.
Одна из главных опасностей при экранизации любой книги – риск слишком далеко уйти от первоисточника. Однако не менее опасно и буквальное следование ему, ведь оно чревато превращением фильма в театральную постановку. Единственный возможный выход – творческая свобода постановщика, требующая взглянуть на произведение по-новому, не теряя бдительности и постоянно балансируя на грани вольной интерпретации и слепого подражания. Именно этому принципу и следует Куросава. Роман из четырёх частей в его руках превращается в почти трёхчасовое полотно, разделённое на две половины. И если первая отличается почти полной достоверностью происходящих событий, то вторая, напротив, старается максимально устранится от неё в силу невозможности вместить многоплановый сюжет романа в рамки одного фильма. При этом режиссёру в полной мере удаётся сохранить конфликт, возникающий между центральными персонажами.
Испытавший необыкновенное потрясение под страхом близкой смерти, Камэда (князь Мышкин) повреждается в уме и после нескольких лет лечения заграницей возвращается в Японию к своим дальним родственникам. По дороге он знакомится с Акамой (Рогожиным), который вскоре должен стать владельцем огромного наследства. Два этих совершенно разных человека проникаются друг к другу симпатией – естественно-простодушной со стороны Камэды и злобно-противоречивой со стороны Акамы. Волею судьбы оба они оказываются во власти сильнейшего и разрушающего чувства к Насу Таэко (Настасье Филипповне) – содержанке одного распутного богача. Однако Камэда встаёт перед тяжёлым выбором, поскольку также испытывает совсем иные, светлые чувства к дочери приютившего его семейства, Аяко Оно (Аглае). Акаму же страсть к Таэко толкает на самые безумные поступки и разжигает всё более невыносимую при его любви к Камэде ненависть соперничества. Впрочем, пересказывать сюжет «Идиота» кажется настолько же невозможным, как и экранизировать сам роман. Попытка же Куросавы вызывает уважение именно по причине его отказа неукоснительно следовать сюжетной линии, сохраняя при этом главный смысловой и моральный посыл произведения.
И всё же нехватка времени и возможности рассказать сразу о слишком многом заставляют режиссёра торопиться и даже кое-где прибегать к закадровому текстовому комментарию для разъяснения упущенных подробностей. Несмотря на смысловую целостность и связность всех эпизодов, многие из них утрачивают свою индивидуальную значимость, а отдельные персонажи неизбежно устраняются из повествования. Слабохарактерный и буйный, но справедливый и преданный Келлер, циничный и обозлившийся, но несчастный и тонко чувствующий Ипполит Терентьев, изысканно остроумный, но не лишённый подлинного благородства Евгений Павлович – это ещё не полный список ярких и неповторимых характеров, оставшихся за кадром. К тому же сухо-эмоциональная манера съёмки и медитативная сдержанность, присущие японскому кино, почти прямо противоположны ожидаемому буйству сложных, противоречивых и до невозможности мнительных героев Достоевского.
Тем не менее, эти недостатки можно охотно простить за счёт невероятной изобретательности Куросавы, восполняющего «литературные» пробелы разного рода «техническими» находками. Например, изумительная по задумке и воплощению сцена маскарада, где силуэты в масках чудовищ и с факелами в руках кружатся вместе со снежными вихрями вокруг Камэды и Аяко, а из толпы внезапно возникает фигура Таэко в чёрной маске и с хохотом обращается к ним. А помещая всё действие второй половины романа в зимний пейзаж, с гигантскими сугробами во дворах и снежными шапками на низеньких японских домиках, Куросава своеобразно передаёт дремучий «русский дух» произведения и подчёркивает царящий в душах людей холод, отчаянную безысходность всех добрых намерений Камэды и даже его нервно-припадочную дрожь.
Князь Мышкин говорил и свято верил в то, что красота спасёт мир. Неразрешимая борьба и столкновение его истинно христианской всепрощающей доброты и этой могучей и необузданной силы, способной положить к своим ногам весь мир, по-прежнему остаётся великим достоянием русской литературы, которое невозможно экранизировать. В этом свете работа даже такого мастера, как Акира Куросава, кажется лишь тенью и бледным подобием оригинального творения. Если же рассматривать эту картину как самостоятельное произведение, то её по праву можно назвать одним из самых больших достижений японского режиссёра в кино. Да и едва ли можно заподозрить Куросаву в попытке сравняться с великим русским писателем. Ведь намеренное сокращение, упрощение и смешивание разных событий романа ясно говорят о том, что режиссёру хотелось лишь увидеть воплощение своей мечты на экране, пусть даже оно будет слабым и неубедительным подражанием Достоевскому. К тому же такие замечательные работы, как «Жить», «На дне» и более поздняя – «Дерсу Узала», вызывают большое доверие, а главное – уважение к Акире Куросаве за его удивительную и неожиданную привязанность к русской литературе. И его «Идиот» - пожалуй, первая состоявшаяся попытка слить воедино непоколебимую восточную мудрость и тёмные глубины славянской души, столь непохожие в действительности и существующие порознь, однако способные стать единым целым в произведении искусства. Ведь для каждого народа и каждой культуры существует универсальная истина и извечные проблемы, на которые одному гениальному человеку удалось пролить свет, а другому – понять его и сказать то же самое, но другими словами и совершенно на другом языке.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.