"Плохой хороший человек" (1973)

Оригинал взят у galina_guzhvina в Паситесь, мирные уроды. "Рецензия на фильм "Плохой хороший человек"

Кинопоиск

Чехов был - с огромным отрывом - любимым писателем советских кинематографистов. История его экранизаций в основном следует за историей его литературного становления: предвоенное кино специализировалось по Чехонте и "Осколкам", сталинский ампир окучивал фактурных "Невест", "Попрыгуний" и "Анн на шее", оттепель вывела на авансцену лишних людей, которые там и расположились с присущей им бесцеремонностью, уже не подпуская к софитам простой народ ни в застой, ни в перестройку, ни в пореформенное лихолетье.

Во многом благодаря этому, в головах образованщины в чело Чехова оказался намертво впаян интеллигентский терновый венец, а сам он стал устойчиво ассоциироваться с воплощённой укоризной, чтоб стоять перед Отчизной. Кроме того, коварная эстетика fin de siècle, все эти непременные в чеховском экранном контексте розы, грёзы, поэзы, эмфазы  современную экранизациям укоризну лишь усугубляли: оказалось, что навязанный отечественными условиями образованческий аскетизм исключительно толерантен по отношению к любым грешкам тех, кто живёт красиво, всё своё негодование направляя противу Отечества, красивой жизни препятствующего. Советский кинематографический Чехов льстил образованщине.

В этом смысле киноверсия чеховской "Дуэли" от Хейфица поразительно иллюстративна - куда там Михалкову. Фундаментальный сдвиг акцентов задается уже самим названием. Кто там из главных героев тянет на плохого хорошего человека? Трусливый развратник Лаевский, абсолютно бездумно, праздно, безответственно, "волосатым папильоном", порхающий с цветка на цветок и сминающий нежное тушей? Или прикрывающий хардкорным социал-дарвинизмом свою мужскую либо имущественную несостоятельность фон Корен? А поди разберись, если первого играет Даль, а второго - Высоцкий, две ярчайшие иконы интеллигентского мифа и тренд-сеттеры семидесятых. Хейфиц-режиссёр, разумеется, не мог не понимать, что кастингом своим саботировал чеховский моральный посыл, поскольку актеры-жизнетворцы такого ранга и такого магнетизма просто не могли не привнести в лепку образов пышных хвостов зрительских представлений о себе самих, заметая и нивелируя чеховскую деликатную пластику характера. При полном режиссерском попустительстве дуэль на выходе получилась не между Лаевским и фон Кореном, а между Современником и Таганкой, лириком и физиком, подаванцем и возвращенцем, фигой в левом и фигой в правом кармане, выпивохой и выпивохой. Перенося место действия и съемок в модный в определенных кругах Коктебель, Хейфиц, казалось, нарочно усугублял у сведущих ощущения перенесённого на экран (около)киношного междусобойчика с актёрами в ролях самих себя и ситуациями, практически буквально копирующими быт и нравы тусовки. Вероятно, именно с этим связан весьма умеренный успех картины в прокате: зритель как-то слишком явно почувствовал себя чужим на этом празднике жизни.

Критика, как водится в таких случаях, фильм, скорее, обласкала, однако общий вердикт несоответствия экранизации литературной основе подписала тоже. Поскольку таки да, сам Чехов, всю жизнь суетившийся савраской, дабы вывести в люди немалую свою семью, к плохим хорошим человекам всегда относился не только без умиления, но с плохо сдерживаемыми фон-коренскими эмоциями . Праздность, соплежуйство, безответственность были ему совершенно чужды - до такой степени, что он, как известно из воспоминаний Авиловой, сам наложил на себя обет бездетности, когда почувствовал, что не потянет ни материально, ни по состоянию здоровья. Требовательность Чехова к себе многократно превосходила декларируемые фон Кореном требования к человечеству, но вопросом, мучившим его с самой ранней молодости, с чудовищно недооценённой, несмотря на фильм Лотяну, "Драмы на охоте", была моральная правомерность предъявления окружающим каких бы то ни было требований, пусть и выполняемых тобою самим - поскольку как раз несоответствие окружающих требованиям может быть их единственной силой, знаньем и оружьем. Финал "Дуэли" - грустен и страшен: исправившийся, вставший на стезю добродетели Лаевский утрачивает вместе с яркими перьями грешков всю свою витальность, превращается в жалкую развалину, остов человека. Впрочем, и это не повод продолжать в угоду среде безнаказанно "откармливать внутреннего Шендеровича". Дело надо делать.