"Чужой звонок" (1985)

Оригинал взят у galina_guzhvina в От ласки, платой озабоченной, и от любви, достаток любящей (о фильме "Чужой звонок")

Кинопоиск

В семидесятые-восьмидесятые в общем богатом, разнообразном, всячески цветущем своде советской литературы для детства и юношества стихийно возник целый подраздел подростковой любовной, социальным неравенством отягощенной повести, сюжетно выросшей, несомненно, из "Двух капитанов", из ранней, зависимой, детски-несвободной сведённости вместе Сани Григорьева, ещё не полярного лётчика, но нищего детдомовского мальчишки, с московским, барским комфортом окружённой Катей Татариновой, дочерью легендарного исследователя Арктики. Из "Двух капитанов" и "Дикой собаки Динго" с её душу рвущей, безнадёжной влюблённостью нанайского мальчика Фильки в надменно-славянскую блондинку Таню Сабанееву, наивного дикаря - в дочь цивилизаторов.

Инвариантами повести этого типа стали непременная разведённость юноши и девушки по разным социальным этажам, причём девушка ставилась всегда выше, была всегда привилегированней, материально и эмоционально благополучней, - и более сильное (более страстное, более трагичное - в зависимости от обстоятельств, но всегда самоотверженное, всегда личностно краеугольное) чувство юноши. В этих историях было много боли, но красивой, чистой, возвышающей душу боли, без грязи, без низости, без мучительной телесной и духовной неловкости, обязательных в социально зеркальных мезальянсах снисходящего до плебейки барчука. Было в них и потакание вкусам и тайным, не высказываемым вслух желаниям женской аудитории, которой такие расстановки, такие воздвижения на пьедесталы (в жизни - редкие, и оттого тем более драгоценные на экране) - льстили.

Об этом - повесть Слепухина "Киммерийское лето", и "Дни поздней осени" Сергиенко, и "Сентиментальный роман" Веры Пановой, и "Абориген" Юрия Короткова, и даже недавние, разлагающие форму по винтикам "Весёлые ребята" Ирины Муравьёвой. Во многом об этом - фильмы "Смятение чувств" Арсёнова, "Всем - спасибо!" Инессы Селезнёвой, "Чужой звонок" Сергея Олейника по одноимённой повести Екатерины Марковой. Последний опус в ряду, телевизионный, бюджетно скромный, выброшенный на экраны в шабутном, стилистически рваном, яркого и пикантного алчущем восемьдесят пятом и сразу же забытый, отодвинутый в густую тень вышедшим через год после него "Курьером" Шахназарова, вывернувшим чувственную модель наизнанку, вычерпавшим из первой юношеской любви всю романтику, дистиллировавшим её в самоотвращение, рессентимент, протест - стал экранным замыкающим целой эпохи настоящих, выковывающих характер в рыцарском служении прекрасной, недоступной даме русских мальчишек. Герой, подобный им, мелькнул в пореформенном нашем кино лишь однажды - в "Нежном возрасте" Соловьева - мелькнул ностальгической пародией на самого себя, и исчез, растворился в реальности новых трезвости и прагматизма, никаким лицемерием более не прикрытого слияния сфер чувственной и деловой.

Между тем, "Чужой звонок" композиционно едва ли не совершенен и расстановкой акцентов даёт едва ли не наилучшее из возможных представление о тогдашнем состоянии умов просвещённого обывателя (а о том, что нет ничего в мире вдохновительнее мещанской вульгарности, знал ещё Набоков). Середина восьмидесятых была, по сути, очень злым, очень хищным временем, очень бессовестным при всей его внешней благообразности. Не было, у нас, кажется, другой эпохи , в которой героиня наследственно сытая, наследственно пристроенная, обложенная по жизни всеми возможными подушками безопасности и сознательно, уже зрелым в семнадцать лет умом выбирающая комфорт, не забывая при этом о более тонких душевных плезирах (она же художник!), и потому морочащая голову чудесному парню, который так грустно, так красиво, так возвышенно влюблён - могла бы вызвать такое жаркое сочувствие, такую истошную жажду отождествления с нею у зрительниц.

Елена Сафонова, стройная, стильная, в шикарном, белыми лисами подбитом пальто на хмурящихся осенним дождём московских улицах - в этом фильме права, сохранив красоту, не убившись в гнусном бытовом служении сирым и убогим. Её жизнь - удалась, поскольку у неё, ах-умницы, получилось совместить зажиточность престижного замужества с прелестью безумной страсти где-то там, в приличествующей эскападам юности. И даже концовка, отсутствующая в повести Марковой, эта афиша Консерватории с именами близнецов Турбиных, знак того, что жертва её Игоря была не напрасна, что братья выжили, выучились, добились - выглядит не столько как кость, брошенная брошенному возлюбленному, сколько как лишняя думочка под спину героине, максимально смягчающая грызь её ещё живой совести. Всё же образовалось в конце концов, правда? Значит, не таким уж предательством было выпустить тогда из своих рук тёплые ладошки малышей, которые Игорь ей, ей одной доверил?

Сообщение модератора
Рецензия опубликована вне очереди как поощрение за первое место предыдущей публикации автора в рейтинге популярности на начало июня.