Оригинал взят у beauty_spirit в Людвиг /Ludwig/ 1972
Кинопоиск
Единственный подлинный король нашего столетия...
Фильм прекрасный, и одновременно настолько горький, что, кажется, для здоровой психики смотреть эту 4-х часовую агонию, смерть и погружение в небытие Прекрасного невыносимо. И, тем не менее, смотришь — болезненно-заворожено, чуть покачиваясь от тошноты и нежности, затаив дыхание, как будто трогаешь обнаженный нерв или видишь похороны человека, с которым был не особо знаком при жизни, но в этот момент понимаешь, что всегда очень бы хотелось познакомиться, а теперь уже поздно… И всегда было поздно, а ты и не знал… Каждый кадр, каждый поворот камеры, фантастические интерьеры и костюмы, музыка дают зрителю буквально ощутить странно-давящую атмосферу аутичного мира тоски и безумия. Есть люди, которые, ощущая гибель своей культуры кожей, могут передавать это ощущение, как по цепочке другим, даже далеким от нее.
Потомственному герцогу Висконти, посвятившему себя самому демократичному из искусств, впечатляющие реквиемы по утонченной культуре, погибающей под натиском новых варварских времен, удавались как никому. В конце концов, есть вещи, которые можно понять только изнутри, и один из первых и последних представителей «Золотого Века Кинематографа», судя по его многочисленным высказываниям, закат этого самого Золотого Века, превращение кино в аттракцион, а людей в машины для доения и наступление новой вульгарной культуры, воспринимал лично и крайне болезненно. Правда, доживи он до сегодняшних дней, наверное, слово «культура» в отношении окончательно победившей действительности, употребил бы вряд ли. Но тут Висконти даже в снобизме упрекнуть сложно, хотя уж кто-кто, а он имел на него право — помимо параллелей истории столетней давности с сегодняшним днем, его, точно так же как и первых фильмах, посвященных жизни «дна», интересует, прежде всего, психологический аспект — »Я люблю рассказывать истории поражений, описывать одинокие души, судьбы, разрушенные действительностью» — так скажет о «Людвиге» он сам.
Кино начинается со знаковых кадров — прекрасное, одухотворенное лицо только что коронованного монарха, возрожденческие мечты о царстве Красоты, рассвете наук и искусств и прочая, прочая, прочая. И с первых же реплик Хельмута Бергера, как обычно похожего на падшего ангела, в наказание за гордыню отправленного в ад земной бесприютности, с его нервных жестов, с особой взвинченной походки, становится понятно, что перед нами главное действующее лицо фильма, что этот человек поведет за собой туда куда захочет. Только эта видимость, видимостью и остается. И если протащить зрителя по всем кругам ада, положенные своему герою, актеру Бергеру удается по полной, то реальному Людвигу Баварскому хоть на шаг приблизится к Мечте не удастся. Как объяснить ему красивая девочка, кузина Елизавета, будущая императрица Австро-Венгерской империи (Роми Шнайдер): любовь и долг — явления несовместимые, вера в родство избранных душ, разрушена интригами и мелочными расчетами композитора Вагнера, кругом неблагородная, нерыцарская война, казна разорена на реализацию маний (да-да, назовем вещи своими именами) Его Величества, а Царство Красоты оказалось чересчур далеким, чтобы жертвовать ради него меркантильными интересами. В этом скучном мире, населенном людьми, лишенными романтики, всегда так.
«Окружающий мир омерзительно мелок. Люди мечтают только о материальном благополучии и готовы добиваться его всю жизнь. Я же хочу быть свободным. Мечтать о невозможном. Я пытаюсь поступать так, как думаю. Поэтому я отстранился от этой идиотской войны, которую я не сумел предотвратить. я не трус и не негодяй… Я ненавижу ложь и хочу жить честно…» — скажет он. Но то, что он услышит в ответ, ему совсем не понравится — «Власть всегда ограничена рамками человеческого общества, к которому он принадлежит. Кто может последовать за пределы этих границ? Уж, конечно, не те жалкие людишки, погрязшие в поисках материальной и нравственной опоры своего существования, о которых вы говорили с таким презрением. И что же? За вами пойдут те, кто эту идеальную свободу понимает, как свободу разврата. Самые гнусные плебеи и подонки, самые растленные мерзавцы…» Между ним и пошлым, грубым миром встает стена, он теряет власть, в первую очередь на собой, и замыкается в своем поклонении идеалам, не нужным никому — самом страшном из всех видов одиночества… Из такого одиночества, обычно рано или поздно, выбивает наверх: или в красоту, или в смерть…
Висконти, как опытный психолог, совершенно нейтрален, он никого не судит и не оправдывает, а ставит диагноз и пытается исследовать причины, приведшее к вымиранию породы богов и романтических героев. То, что об одиночестве, пустоте и некоммуникабельности во вселенских масштабах говорят вполголоса и тихо, не поддающимися вербализации образами, производит еще более щемящее впечатление. Фильм как кардиограмма — удары сердца чередуются с паузами, а заканчивается прямой. Диагноз прост — в новой бисмарковской Германии «лебединому королю» Людвигу нет места. Старый мир обречен, все цивилизации, в конце концов, обречены и самая чистая, голубая кровь — результат многих поколений браков близких родственников, рано или поздно становится одним из признаков вымирания. Это подчеркивается темой с младшим братом, мальчиком, взявшим на себя все тяготы, которыми пренебрег король — заведомо непосильную ношу, которую он мужественно нес, и закономерно надорвался под ее тяжестью.
Режиссера интересует Людвиг, сам по себе, такой тип человека — по природе гуманного, умного, доверчивого, честного и воспитанного — портрет идеального монарха получается, который как это не парадоксально, именно благодаря всем этим качествам оказался не нужен своему государству. В то же время, в определенном смысле он порочен и испорчен, так как на той высоте, на которую он сам себя загнал, все человеческие и моральные принципы не действуют. Но Людвиг, со своими воздушными замками, дошедший в своем идеализме до предела, намного симпатичней тех, кто в пришедшем на смену «железному» XIX столетию, двадцатом, так и не ставшему золотым, веке, его заменит. Ведь отсутствие системы ценностей и идеалов, отрицание культуры Висконти считал признаком зарождающегося фашизма, который он так ненавидел.
Лебединые песни всегда печальны — сказка уступила место суровой реальности, но оставила свой след на земле.. Современные баварцы относятся к Людвигу как святому и живут за счет туристов, приезжающих посмотреть на те самые фантастические замки, воплощение утонченных идеалов короля, ставшие причиной разорения государственной казны при его жизни. Да, Людвиг Баварский проиграет все свои войны с веком. С ним обошлись жестоко, не дав даже той, смерти, которую он заслуживал, но он ушел загадкой, как и хотел и победил по очкам. История будоражит воображение больше любого художественного вымысла и последнего Дон Кихота в истории будут помнить еще долго, как напоминание о том, что в этом материальном мире есть что еще.… Такие не проигрывают.
Единственный подлинный король нашего столетия...
Поль Верлен
Фильм прекрасный, и одновременно настолько горький, что, кажется, для здоровой психики смотреть эту 4-х часовую агонию, смерть и погружение в небытие Прекрасного невыносимо. И, тем не менее, смотришь — болезненно-заворожено, чуть покачиваясь от тошноты и нежности, затаив дыхание, как будто трогаешь обнаженный нерв или видишь похороны человека, с которым был не особо знаком при жизни, но в этот момент понимаешь, что всегда очень бы хотелось познакомиться, а теперь уже поздно… И всегда было поздно, а ты и не знал… Каждый кадр, каждый поворот камеры, фантастические интерьеры и костюмы, музыка дают зрителю буквально ощутить странно-давящую атмосферу аутичного мира тоски и безумия. Есть люди, которые, ощущая гибель своей культуры кожей, могут передавать это ощущение, как по цепочке другим, даже далеким от нее.
Потомственному герцогу Висконти, посвятившему себя самому демократичному из искусств, впечатляющие реквиемы по утонченной культуре, погибающей под натиском новых варварских времен, удавались как никому. В конце концов, есть вещи, которые можно понять только изнутри, и один из первых и последних представителей «Золотого Века Кинематографа», судя по его многочисленным высказываниям, закат этого самого Золотого Века, превращение кино в аттракцион, а людей в машины для доения и наступление новой вульгарной культуры, воспринимал лично и крайне болезненно. Правда, доживи он до сегодняшних дней, наверное, слово «культура» в отношении окончательно победившей действительности, употребил бы вряд ли. Но тут Висконти даже в снобизме упрекнуть сложно, хотя уж кто-кто, а он имел на него право — помимо параллелей истории столетней давности с сегодняшним днем, его, точно так же как и первых фильмах, посвященных жизни «дна», интересует, прежде всего, психологический аспект — »Я люблю рассказывать истории поражений, описывать одинокие души, судьбы, разрушенные действительностью» — так скажет о «Людвиге» он сам.
Кино начинается со знаковых кадров — прекрасное, одухотворенное лицо только что коронованного монарха, возрожденческие мечты о царстве Красоты, рассвете наук и искусств и прочая, прочая, прочая. И с первых же реплик Хельмута Бергера, как обычно похожего на падшего ангела, в наказание за гордыню отправленного в ад земной бесприютности, с его нервных жестов, с особой взвинченной походки, становится понятно, что перед нами главное действующее лицо фильма, что этот человек поведет за собой туда куда захочет. Только эта видимость, видимостью и остается. И если протащить зрителя по всем кругам ада, положенные своему герою, актеру Бергеру удается по полной, то реальному Людвигу Баварскому хоть на шаг приблизится к Мечте не удастся. Как объяснить ему красивая девочка, кузина Елизавета, будущая императрица Австро-Венгерской империи (Роми Шнайдер): любовь и долг — явления несовместимые, вера в родство избранных душ, разрушена интригами и мелочными расчетами композитора Вагнера, кругом неблагородная, нерыцарская война, казна разорена на реализацию маний (да-да, назовем вещи своими именами) Его Величества, а Царство Красоты оказалось чересчур далеким, чтобы жертвовать ради него меркантильными интересами. В этом скучном мире, населенном людьми, лишенными романтики, всегда так.
«Окружающий мир омерзительно мелок. Люди мечтают только о материальном благополучии и готовы добиваться его всю жизнь. Я же хочу быть свободным. Мечтать о невозможном. Я пытаюсь поступать так, как думаю. Поэтому я отстранился от этой идиотской войны, которую я не сумел предотвратить. я не трус и не негодяй… Я ненавижу ложь и хочу жить честно…» — скажет он. Но то, что он услышит в ответ, ему совсем не понравится — «Власть всегда ограничена рамками человеческого общества, к которому он принадлежит. Кто может последовать за пределы этих границ? Уж, конечно, не те жалкие людишки, погрязшие в поисках материальной и нравственной опоры своего существования, о которых вы говорили с таким презрением. И что же? За вами пойдут те, кто эту идеальную свободу понимает, как свободу разврата. Самые гнусные плебеи и подонки, самые растленные мерзавцы…» Между ним и пошлым, грубым миром встает стена, он теряет власть, в первую очередь на собой, и замыкается в своем поклонении идеалам, не нужным никому — самом страшном из всех видов одиночества… Из такого одиночества, обычно рано или поздно, выбивает наверх: или в красоту, или в смерть…
Висконти, как опытный психолог, совершенно нейтрален, он никого не судит и не оправдывает, а ставит диагноз и пытается исследовать причины, приведшее к вымиранию породы богов и романтических героев. То, что об одиночестве, пустоте и некоммуникабельности во вселенских масштабах говорят вполголоса и тихо, не поддающимися вербализации образами, производит еще более щемящее впечатление. Фильм как кардиограмма — удары сердца чередуются с паузами, а заканчивается прямой. Диагноз прост — в новой бисмарковской Германии «лебединому королю» Людвигу нет места. Старый мир обречен, все цивилизации, в конце концов, обречены и самая чистая, голубая кровь — результат многих поколений браков близких родственников, рано или поздно становится одним из признаков вымирания. Это подчеркивается темой с младшим братом, мальчиком, взявшим на себя все тяготы, которыми пренебрег король — заведомо непосильную ношу, которую он мужественно нес, и закономерно надорвался под ее тяжестью.
Режиссера интересует Людвиг, сам по себе, такой тип человека — по природе гуманного, умного, доверчивого, честного и воспитанного — портрет идеального монарха получается, который как это не парадоксально, именно благодаря всем этим качествам оказался не нужен своему государству. В то же время, в определенном смысле он порочен и испорчен, так как на той высоте, на которую он сам себя загнал, все человеческие и моральные принципы не действуют. Но Людвиг, со своими воздушными замками, дошедший в своем идеализме до предела, намного симпатичней тех, кто в пришедшем на смену «железному» XIX столетию, двадцатом, так и не ставшему золотым, веке, его заменит. Ведь отсутствие системы ценностей и идеалов, отрицание культуры Висконти считал признаком зарождающегося фашизма, который он так ненавидел.
Лебединые песни всегда печальны — сказка уступила место суровой реальности, но оставила свой след на земле.. Современные баварцы относятся к Людвигу как святому и живут за счет туристов, приезжающих посмотреть на те самые фантастические замки, воплощение утонченных идеалов короля, ставшие причиной разорения государственной казны при его жизни. Да, Людвиг Баварский проиграет все свои войны с веком. С ним обошлись жестоко, не дав даже той, смерти, которую он заслуживал, но он ушел загадкой, как и хотел и победил по очкам. История будоражит воображение больше любого художественного вымысла и последнего Дон Кихота в истории будут помнить еще долго, как напоминание о том, что в этом материальном мире есть что еще.… Такие не проигрывают.
Автор пишет о взгляде Висконти изнутри. Но оттуда не видать, что Людвиг на строительство своих замков тратил деньги, которые могли быть использованы для строительства школ и больниц. Похоже, он был один из тех, кто предложил бы голодным есть пирожные, если у них нет хлеба.
ОтветитьУдалить