Оригинал взят у isstari_32 в В догонку ... "Остров" П. Лунгин 2006г
Кинопоиск
Лунгин сделал необычное и многообещающее. И те, кто не нарадуется на его «Остров», пусть радуются дальнейшему и неизбежному самокорчеванию, идеология вырождения закладывается постепенно. Лунгин возвел духовный подвиг и дар предвидения на основании предательства.
О предательстве можно и забыть, оставить его личному тварному несовершенству, но отец Анатолий стоит на своем предательстве. Проще – он стоит на своем, а свое у него – измена. Духовную силу дает ему факт измены, хотя режиссер делает вид, что это факт раскаяния. Но раскаяние отца Анатолия одержимо и эта одержимость позволяет предположить нездоровую природу его.
Там, где режиссер предлагает зрителю чудо, он всегда начинает играть краплеными картами. Режиссер подменяет реальность саму по себе, на реальность чуда, которая не снимаема.
Еще раз, когда режиссер снимает чудо, он просто навязывает зрителю определенный тип сознания – тип своего сознания. Режиссер ничего не снимает – только шевелит пальцами, и зритель вынужден обсуждать свою потребность в несбыточном, потребность в чуде.
Т.е. сам художественный принцип режиссера П. Лунгина – принцип лохотронщика от кино. Режиссер из своего ларька торгует историей страны так, что страны не видать – видны только условия сделки и чисто ларечные трудности. Видна малость пространства и лирико-бытовые неудобства.
Лунгин пошел еще дальше отца Анатолия, он поднял ставку - предложил двойное предательство. Это когда у Тихона дочь оказывается бесноватой. Тут Лунгин дал понять, что героизм Тихона, а затем его деятельная и активная жизнь, которая вряд ли проще швыряемого угля в топку и скорбных забегов по камням отца Алексея, так вот, и последующая жизнь Тихона – морок, обман и несостоятельность.
Надо было убить комиссара и кидать в топку затем уголь потому, что мало было убито их, комиссаров. Оставалось кидать уголь и духовно окормлять несмышленых комиссарских выродков в силу большего личного подвига, большей душевной зрелости, большего, чем комиссарского, права на жизнь – все это, мне кажется, глубоко отсублимированная трагедия самого Лунгина, трагедия фарцовщика со стажем.
Лунгин гениально и деловито предложил нам сценарий скорого будущего - сценарий русского раскаяния. Мы должны повиниться в том, что по недальновидности и несмышлености своей были с комиссарами, признать свою недоделанность и отречься.
Вот, отец Анатолий простил Тихона, хотя оформлено все наоборот – Анатолий просит прощения. Но прощение формально, а лечение «реально». Это известно еще, как библейская продажа первородства за чечевицу.
Анатолий простил, он еще – добрый, надо поэтому торопиться скорее виниться. Там, где мог быть фильм о том, что люди безмерно скорбят о миллионах погибших вне Христа, мучаются за их неуспокоенную смерть, фильм о непростом воцерковлении Тихона, Лунгин предлагает многоходовую рыночную сделку – «гуманитарную помощь» в обмен на отречение от своей истории, своей последовательности. Нам явлен пример лавочного таланта и не стоит принимать его за художественный.
И еще – крест на воде (в лодке) лично мне кажется протестантским символом, а Лунгин в чем-то близок Триеру, по части впаривания «чуда» вместо внятного текста.
Кинопоиск
О предательстве можно и забыть, оставить его личному тварному несовершенству, но отец Анатолий стоит на своем предательстве. Проще – он стоит на своем, а свое у него – измена. Духовную силу дает ему факт измены, хотя режиссер делает вид, что это факт раскаяния. Но раскаяние отца Анатолия одержимо и эта одержимость позволяет предположить нездоровую природу его.
Там, где режиссер предлагает зрителю чудо, он всегда начинает играть краплеными картами. Режиссер подменяет реальность саму по себе, на реальность чуда, которая не снимаема.
Еще раз, когда режиссер снимает чудо, он просто навязывает зрителю определенный тип сознания – тип своего сознания. Режиссер ничего не снимает – только шевелит пальцами, и зритель вынужден обсуждать свою потребность в несбыточном, потребность в чуде.
Т.е. сам художественный принцип режиссера П. Лунгина – принцип лохотронщика от кино. Режиссер из своего ларька торгует историей страны так, что страны не видать – видны только условия сделки и чисто ларечные трудности. Видна малость пространства и лирико-бытовые неудобства.
Лунгин пошел еще дальше отца Анатолия, он поднял ставку - предложил двойное предательство. Это когда у Тихона дочь оказывается бесноватой. Тут Лунгин дал понять, что героизм Тихона, а затем его деятельная и активная жизнь, которая вряд ли проще швыряемого угля в топку и скорбных забегов по камням отца Алексея, так вот, и последующая жизнь Тихона – морок, обман и несостоятельность.
Надо было убить комиссара и кидать в топку затем уголь потому, что мало было убито их, комиссаров. Оставалось кидать уголь и духовно окормлять несмышленых комиссарских выродков в силу большего личного подвига, большей душевной зрелости, большего, чем комиссарского, права на жизнь – все это, мне кажется, глубоко отсублимированная трагедия самого Лунгина, трагедия фарцовщика со стажем.
Лунгин гениально и деловито предложил нам сценарий скорого будущего - сценарий русского раскаяния. Мы должны повиниться в том, что по недальновидности и несмышлености своей были с комиссарами, признать свою недоделанность и отречься.
Вот, отец Анатолий простил Тихона, хотя оформлено все наоборот – Анатолий просит прощения. Но прощение формально, а лечение «реально». Это известно еще, как библейская продажа первородства за чечевицу.
Анатолий простил, он еще – добрый, надо поэтому торопиться скорее виниться. Там, где мог быть фильм о том, что люди безмерно скорбят о миллионах погибших вне Христа, мучаются за их неуспокоенную смерть, фильм о непростом воцерковлении Тихона, Лунгин предлагает многоходовую рыночную сделку – «гуманитарную помощь» в обмен на отречение от своей истории, своей последовательности. Нам явлен пример лавочного таланта и не стоит принимать его за художественный.
И еще – крест на воде (в лодке) лично мне кажется протестантским символом, а Лунгин в чем-то близок Триеру, по части впаривания «чуда» вместо внятного текста.
Автор называет нездоровым одержимость героя раскаянием, предлагая списать предательство на "личное тварное несовершенство". В данном случае интересна как раз способность автора не заморачиваться по поводу таких "мелочей", попытка их нормализовать и одновременно маргинализировать тех, кто относится к таким поступкам серьезно.
ОтветитьУдалить