Оригинал взят у trapier в Полночь в Париже
Кинопоиск
Посмотрел «Полночь в Париже» Вуди Аллена. Очень понравился фильм в целом, особенно мистическая историческая часть, в которой герой проваливается в двадцатые. Мне вообще нравится эпоха двадцатых, нравится ее бодрый сиюминутный дух, нравится бунтарство и спешка жить. И конечно, мне нравится почти мистический контраст в одежде между мужчинами и женщинами. Безусловно, уже современная эпоха, но такая другая.
Конечно, первый вопрос, который у меня возник, когда я начал смотреть фильм – почему главные герои американских комедий, даже романтических комедий, как правило не только не могут двух слов связать, но и даже четко определить свою жизненную позицию. Наверное, в этом и заключается комедийный элемент. Особенно этот контраст заметен в исторической обстановке, когда главный герой, американский сценарист, работающий над первым романом, встречается с Хемингуэем, Гертрудой Стайн и Адрианой.
Герой Оуэна Уилсона – преуспевающий сценарист, который пишет свой первый роман в надежде выскочить из сиюминутного жанра кинематографического сценария и перейти в разряд большой литературы. И вместе с тем он удивительно неоформлен в своих намерениях. Казалось бы, человек, который работает словом, как основным инструментом, должен более ясно выражать свои мысли, но то ли наш герой действительно пострадал от американского феминизма и не решается возражать не только своей властной невесте, но и кому бы то ни было, то ли пиетет перед признанными авторитетами в нем столь велик, что он не умеет воспринимать их, как настоящих живых людей. Хотя сложно представить людей более живых и с более насыщенной, немеханической жизнью, нежели великие писатели и художники 20-х. Тем не менее, встретив вместо формальных персонажей университетского курса настоящих и полных жизни людей, он теряется настолько, что не может даже вести себя адекватно.
А еще меня удивило, что наш герой отказывается остаться в двадцатых. Отказывается влиться в общество, где у него уже завелись знакомства, отказывается сделать что-то концептуальное для литературы, не будем спорить с тем, что в начале века возможностей для концептуального творчества было намного больше. Я понял бы, если бы речь шла о невозможности покинуть свой дом, семью, невесту. Но он свободен, он планировал бы переезд в Париж, но ему мешают разногласия с невестой, да и ее саму он теряет дважды – когда она уходит от него к своему приятелю по университету, и второй раз – когда он сам влюбляется в Адриану, девушку из двадцатых. Когда Адриана и Гил проваливаются во времени глубже и попадают в «Belle Epoque» – времена импрессионистов, то есть приблизительно на 30 лет ранее – Адриана предлагает Гилу остаться. В ее понимании именно этот период самый лучший, ее точно так же, как Гила мучает ностальгия по непережитому.
Причем Адриана – решительное дитя своего времени – остается в эпохе своей мечты, без сомнений жертвуя Гилом и своим прошлым, своими знакомствами и потенциальным будущим ради мечты, новых знакомств и другого будущего. Ну а Гил – гуманотолерантный продукт своего политкорректного времени – так и не может решительно переменить свою жизнь. Да, решение принято, но это сознательное решение оставить все, как есть. Гил отказывается. Да, я понимаю, что это логичный и предсказуемый поворот именно для сценария. Кинематограф несет огромную педагогическую нагрузку, и он должен внушать нам, что каждый должен решать свои проблемы на своем месте, а не бежать от них в двадцатые. Но для меня лично решение Гила было ошеломительно абсурдным. Прежде всего из-за мотивации. Гил отказывается от эмиграции во времени из-за… белого унитаза. Он настолько зависим от технологий, что не решается представить свою жизнь без антибиотиков и анестезии в кабинете дантиста.
Да, конечно, личностных проблем героя бегство в двадцатые решить не может. Но какие огромные возможности открылись бы для человека, желающего творить! Даже не будучи прирожденным творцом, он мог бы найти свое место и прожить двадцатый век заново, восхитительный, динамичный, по-настоящему интересный век.
А что бы сделал Шанжан Тряпье? Я бы остался. Я бы запасся хорошим учебником истории и пачкой модных журналов, перевел бы все активы в золото и не боялся бы лечить зубы. Да я и не думаю, что в начале двадцатого века я бы обращался к дантисту так часто, как в начале нашего. Меня не испугала бы даже война, потому что я знал бы, чего ждать. И чего уж там, Париж практически не пострадал от бомбежек. А в случае чего я прекрасно знал бы, куда следует уехать и где остаться, какой паспорт получить и в какие акции приобрести.
И знаете, если бы даже всю жизнь я проработал мелким консультантом в парижском ателье, я не жалел бы. Конечно, мне тяжело было бы писать без компьютера и перемещаться без регулярных авиарейсов. Но я привык бы. Зато… В общем, вы уже поняли, что двадцатый век мне намного симпатичнее текущего.
Посмотрел «Полночь в Париже» Вуди Аллена. Очень понравился фильм в целом, особенно мистическая историческая часть, в которой герой проваливается в двадцатые. Мне вообще нравится эпоха двадцатых, нравится ее бодрый сиюминутный дух, нравится бунтарство и спешка жить. И конечно, мне нравится почти мистический контраст в одежде между мужчинами и женщинами. Безусловно, уже современная эпоха, но такая другая.
Конечно, первый вопрос, который у меня возник, когда я начал смотреть фильм – почему главные герои американских комедий, даже романтических комедий, как правило не только не могут двух слов связать, но и даже четко определить свою жизненную позицию. Наверное, в этом и заключается комедийный элемент. Особенно этот контраст заметен в исторической обстановке, когда главный герой, американский сценарист, работающий над первым романом, встречается с Хемингуэем, Гертрудой Стайн и Адрианой.
Герой Оуэна Уилсона – преуспевающий сценарист, который пишет свой первый роман в надежде выскочить из сиюминутного жанра кинематографического сценария и перейти в разряд большой литературы. И вместе с тем он удивительно неоформлен в своих намерениях. Казалось бы, человек, который работает словом, как основным инструментом, должен более ясно выражать свои мысли, но то ли наш герой действительно пострадал от американского феминизма и не решается возражать не только своей властной невесте, но и кому бы то ни было, то ли пиетет перед признанными авторитетами в нем столь велик, что он не умеет воспринимать их, как настоящих живых людей. Хотя сложно представить людей более живых и с более насыщенной, немеханической жизнью, нежели великие писатели и художники 20-х. Тем не менее, встретив вместо формальных персонажей университетского курса настоящих и полных жизни людей, он теряется настолько, что не может даже вести себя адекватно.
А еще меня удивило, что наш герой отказывается остаться в двадцатых. Отказывается влиться в общество, где у него уже завелись знакомства, отказывается сделать что-то концептуальное для литературы, не будем спорить с тем, что в начале века возможностей для концептуального творчества было намного больше. Я понял бы, если бы речь шла о невозможности покинуть свой дом, семью, невесту. Но он свободен, он планировал бы переезд в Париж, но ему мешают разногласия с невестой, да и ее саму он теряет дважды – когда она уходит от него к своему приятелю по университету, и второй раз – когда он сам влюбляется в Адриану, девушку из двадцатых. Когда Адриана и Гил проваливаются во времени глубже и попадают в «Belle Epoque» – времена импрессионистов, то есть приблизительно на 30 лет ранее – Адриана предлагает Гилу остаться. В ее понимании именно этот период самый лучший, ее точно так же, как Гила мучает ностальгия по непережитому.
Причем Адриана – решительное дитя своего времени – остается в эпохе своей мечты, без сомнений жертвуя Гилом и своим прошлым, своими знакомствами и потенциальным будущим ради мечты, новых знакомств и другого будущего. Ну а Гил – гуманотолерантный продукт своего политкорректного времени – так и не может решительно переменить свою жизнь. Да, решение принято, но это сознательное решение оставить все, как есть. Гил отказывается. Да, я понимаю, что это логичный и предсказуемый поворот именно для сценария. Кинематограф несет огромную педагогическую нагрузку, и он должен внушать нам, что каждый должен решать свои проблемы на своем месте, а не бежать от них в двадцатые. Но для меня лично решение Гила было ошеломительно абсурдным. Прежде всего из-за мотивации. Гил отказывается от эмиграции во времени из-за… белого унитаза. Он настолько зависим от технологий, что не решается представить свою жизнь без антибиотиков и анестезии в кабинете дантиста.
Да, конечно, личностных проблем героя бегство в двадцатые решить не может. Но какие огромные возможности открылись бы для человека, желающего творить! Даже не будучи прирожденным творцом, он мог бы найти свое место и прожить двадцатый век заново, восхитительный, динамичный, по-настоящему интересный век.
А что бы сделал Шанжан Тряпье? Я бы остался. Я бы запасся хорошим учебником истории и пачкой модных журналов, перевел бы все активы в золото и не боялся бы лечить зубы. Да я и не думаю, что в начале двадцатого века я бы обращался к дантисту так часто, как в начале нашего. Меня не испугала бы даже война, потому что я знал бы, чего ждать. И чего уж там, Париж практически не пострадал от бомбежек. А в случае чего я прекрасно знал бы, куда следует уехать и где остаться, какой паспорт получить и в какие акции приобрести.
И знаете, если бы даже всю жизнь я проработал мелким консультантом в парижском ателье, я не жалел бы. Конечно, мне тяжело было бы писать без компьютера и перемещаться без регулярных авиарейсов. Но я привык бы. Зато… В общем, вы уже поняли, что двадцатый век мне намного симпатичнее текущего.
Добро пожаловать в сообщество СИНЕМАТЕКА.
ОтветитьУдалитьКинематограф несет огромную педагогическую нагрузку, и он должен внушать нам, что каждый должен решать свои проблемы на своем месте, а не бежать от них в двадцатые.
ОтветитьУдалитьНе думаю, что Вуди Аллен пытался что-то внушить, выполняя свой педагогический долг. Пофантазировав в угоду зрителей, он ясно дает понять, что любой "золотой век" - всего лишь фантазия. И наше время когда-нибудь будет идеализировано. О прошлом мы узнаем от уже зрелых людей, которые вспоминают о своей молодости с ностальгией.