Оригинал взят у isstari_32 в "Александра" реж. А. Сокуров 2007г
Кинопоиск
Например, у Германа много и часто смотрят в камеру, смотрят персонажи, смотрят, протягивая свое время автору, усиливая авторскую интонацию тамошним подмигиванием ему. У Сокурова тоже смотрят, но иначе.
В «Александре» этот формальный и тусклый прием, имитирующий добавочную искренность персонажа, становится характеристикой времени. В «Александре» часто, чуть ли не поголовно, озираются, вздрагивают солдаты, окликаются на шорох невидимого взгляда, теряясь и не находясь, нависая чуть над землей, набивая собой несытые тени, обнаруживая мучительность своей неочевидности. «Кто здесь? Виден ли я? Можно ли передать привет родителям?»
Эта овечья заблудшесть, утрата своего племени и самоузнавания хорошо помнится по не столь давним телепиар-материалам, где российские мучимые солдаты глядели в камеру так же, как они глядят в «Александре» - стреноженные и распинаемые невидимыми кровожадными муравьями космонавты-школьники. Так Сокуров сделался невольным певцом, живописателем затерянного в пространстве и времени российского милитаризма. И эта песня зазвучала о многом: вообще о российской государственности, ускользающей и некрасивой, об иссякании мира - пустого и тесного, о голоде по человеку.
А всего-то и надо было – найти верную точку отсчета человеческой недостаточности, повально пронзившую постсоветское двадцатилетие, вернуть не утраченную землю, а хотя бы утраченное время.
И это восстановленное время свяжет многие времена в ясность начал жизни, зальет потрескавшуюся цельность цепкостью непротраченного бытия.
И вот в российскую армию приезжает бабушка всея Руси, в ненавязчивом оперно пробормотанным исполнении Галины Вишневской. Она навещает армию, загнанную непонятной войной, давно ставшей для людей войной с самими собой, войной окончившегося времени с еще длящемся зачем-то пространством. Метафора, скрученная Сокуровым из гнилой шерсти чеченской войны с помощью мелкой вязи родственных нитей, универсализует постсоветскую катастрофичность до всечеловеческих окончаний. Режиссер обнаруживает сборище людей потерявших общность, но вынужденных быть вместе, зажатых войной то ли со своим прошлым, то ли со своим будущим, согнанных вместе истребительностью настоящего, то ли спасающих, то ли убивающих других. И непонятно ничего, и нет ни ответа, ни конца метаниям человеческим. Коридор времени, переставший быть частью дома узок и гулок, не имеет дверей и выхода. И не надо никаких фантасмагорий а-ля Стругацкие – просто бабушка, просто в армию, но как-то сразу ко всем.
Вернувшаяся к людям пожилая женщина оказывается единственным их общим основанием, поворачивающим время вспять «Титаником», утонувшим и встречающим всех на берегу. Она оказывается прошлым, целующим нежнее настоящего, весомее будущего. Александра настойчиво несет в себе заботливо-беспокойный взгляд умирающих родственников, делающий сразу всех одной семьей, предлагающий ныне живущим просто собраться вместе и вспомнить, как их когда-то любили – цепче и тщательней, чем их смогут полюбить когда-либо еще. Слышать любовь, помнить ее спасительнее, чем найти ее заново, безопаснее, чем столкнуться с ней вдруг. И это звучание проходит через фильм Сокурова «Александра». Это звучание с того света, услышанное при жизни, глубоко примиряет с ней.
Любовь к бытию начинается с удаления от него, когда неучастие в нем готово видеть присутствие – это парадоксальное кинематогрофическое высказывание обнаруживается в фильме «Александра». Прошлое может воскресить настоящее, когда оно – живая общность. Когда общность прошлого находится, оно - живее любого запуганного шевеления, исцеляющим постоянством забытого страдания.
Изображение, которое тождественно живому слову, не самодостаточное, а деятельное изображение – традиция иконографического понимания кино. Эту традицию Сокуров неожиданно оживил своим фильмом, сделав это с ненавязчивостью арт-хаусного жеста, с синефильской непринужденностью. Когда кино собирается не кинопотоком и не в монтажной, а в чаянии персонажей, тогда изображение отличается редкой органичностью, а действие цельностью и натуральностью. Если автор в состоянии читать свой взгляд сам, этот взгляд можно печатать.
КинопоискНапример, у Германа много и часто смотрят в камеру, смотрят персонажи, смотрят, протягивая свое время автору, усиливая авторскую интонацию тамошним подмигиванием ему. У Сокурова тоже смотрят, но иначе.
В «Александре» этот формальный и тусклый прием, имитирующий добавочную искренность персонажа, становится характеристикой времени. В «Александре» часто, чуть ли не поголовно, озираются, вздрагивают солдаты, окликаются на шорох невидимого взгляда, теряясь и не находясь, нависая чуть над землей, набивая собой несытые тени, обнаруживая мучительность своей неочевидности. «Кто здесь? Виден ли я? Можно ли передать привет родителям?»
Эта овечья заблудшесть, утрата своего племени и самоузнавания хорошо помнится по не столь давним телепиар-материалам, где российские мучимые солдаты глядели в камеру так же, как они глядят в «Александре» - стреноженные и распинаемые невидимыми кровожадными муравьями космонавты-школьники. Так Сокуров сделался невольным певцом, живописателем затерянного в пространстве и времени российского милитаризма. И эта песня зазвучала о многом: вообще о российской государственности, ускользающей и некрасивой, об иссякании мира - пустого и тесного, о голоде по человеку.
А всего-то и надо было – найти верную точку отсчета человеческой недостаточности, повально пронзившую постсоветское двадцатилетие, вернуть не утраченную землю, а хотя бы утраченное время.
И это восстановленное время свяжет многие времена в ясность начал жизни, зальет потрескавшуюся цельность цепкостью непротраченного бытия.
И вот в российскую армию приезжает бабушка всея Руси, в ненавязчивом оперно пробормотанным исполнении Галины Вишневской. Она навещает армию, загнанную непонятной войной, давно ставшей для людей войной с самими собой, войной окончившегося времени с еще длящемся зачем-то пространством. Метафора, скрученная Сокуровым из гнилой шерсти чеченской войны с помощью мелкой вязи родственных нитей, универсализует постсоветскую катастрофичность до всечеловеческих окончаний. Режиссер обнаруживает сборище людей потерявших общность, но вынужденных быть вместе, зажатых войной то ли со своим прошлым, то ли со своим будущим, согнанных вместе истребительностью настоящего, то ли спасающих, то ли убивающих других. И непонятно ничего, и нет ни ответа, ни конца метаниям человеческим. Коридор времени, переставший быть частью дома узок и гулок, не имеет дверей и выхода. И не надо никаких фантасмагорий а-ля Стругацкие – просто бабушка, просто в армию, но как-то сразу ко всем.
Вернувшаяся к людям пожилая женщина оказывается единственным их общим основанием, поворачивающим время вспять «Титаником», утонувшим и встречающим всех на берегу. Она оказывается прошлым, целующим нежнее настоящего, весомее будущего. Александра настойчиво несет в себе заботливо-беспокойный взгляд умирающих родственников, делающий сразу всех одной семьей, предлагающий ныне живущим просто собраться вместе и вспомнить, как их когда-то любили – цепче и тщательней, чем их смогут полюбить когда-либо еще. Слышать любовь, помнить ее спасительнее, чем найти ее заново, безопаснее, чем столкнуться с ней вдруг. И это звучание проходит через фильм Сокурова «Александра». Это звучание с того света, услышанное при жизни, глубоко примиряет с ней.
Любовь к бытию начинается с удаления от него, когда неучастие в нем готово видеть присутствие – это парадоксальное кинематогрофическое высказывание обнаруживается в фильме «Александра». Прошлое может воскресить настоящее, когда оно – живая общность. Когда общность прошлого находится, оно - живее любого запуганного шевеления, исцеляющим постоянством забытого страдания.
Изображение, которое тождественно живому слову, не самодостаточное, а деятельное изображение – традиция иконографического понимания кино. Эту традицию Сокуров неожиданно оживил своим фильмом, сделав это с ненавязчивостью арт-хаусного жеста, с синефильской непринужденностью. Когда кино собирается не кинопотоком и не в монтажной, а в чаянии персонажей, тогда изображение отличается редкой органичностью, а действие цельностью и натуральностью. Если автор в состоянии читать свой взгляд сам, этот взгляд можно печатать.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.