"Пейзаж в тумане" (1988)

Оригинал взят у mr_henry_m в Куда приводят мечты

Кинопоиск

«Пейзаж в тумане» принадлежит к тем редким фильмам, что по первому разу воспринимаются с бессознательным восхищением, оставляя по себе лишь смутную тоску от некой до конца не разгаданной тайны. Начиная с заведомо неопределённых времени и места действия, Тео Ангелопулос сразу помещает свою историю в разряд вневременных экзистенциальных притч. Таких, где много вечных вопросов, но мало однозначно правильных ответов. Суть его притчи очень проста. Брат и сестра, которым на двоих не дашь и шестнадцати лет, живут одной только мечтою увидеть родного отца, обитающего где-то в Германии. Нет ни названия города, как и ни одной внятной причины, почему его стоит искать именно в этом месте. Вероятно, подслушали чужой разговор и истолковали всё на свой лад. Но ведь есть мечта, а надо ли больше. И уже с самого начала шокирует горькая и даже слишком суровая правдивость позиции режиссёра, не верящего в сказку, где обречённые в реальности поиски могли бы подарить нам счастливый конец в этой, иной действительности. Прекрасная пора, куда человек так часто мысленно возвращается с благоговейными воспоминаниями, в поисках утешения или утраченной чистоты, закончилась здесь слишком рано. Она полна мечтаний, но не всегда — чудес. Грустное, но необходимое признание.

И всё-таки в персонажах Ангелопулоса с лёгкостью угадывается естественная детская непосредственность. Они словно те мальчишки из чеховского рассказа, которым нипочём было пересечь тундру и северные моря, отделяющие их от заветной Америки, но так сложно было выбраться с первого же вокзала. Когда же шаг был сделан, настало время страшных, совсем недетских открытий. Вула и Александр едут к отцу, думают о нём во сне и наяву, в коридорах поездов и на привокзальных скамейках, мысленно сочиняя письма, посылаемые на деревню дедушке. Но цель их путешествия быстро теряется в полосе неудач и непредвиденных по наивности материальных трудностей. Вместе с ней теряется и ощущение времени, ведь для детей оно не очевидно, да и как будто не нужно. Фильм превращается в нескончаемое и бессвязное путешествие, из точки отправления «тьма» в точку назначения «неясный свет впереди», больше похожее, впрочем, на шаг из ниоткуда в никуда. Вроде бы классический мотив роуд-муви, но без видимой романтики случайных встреч с мудрыми бесприютными странниками. Будут бесчисленные кафе, клубы, вокзалы, поездки на мотоцикле с ветром в волосах, но мало слов, мало толку и лишь сплошное ложное движение по кругу. Вот только герои этого абсурдного приключения вовсе не скучающие интеллектуалы, пытающиеся найти или потерять себя в пути. Весь неприглядный ужас в том, что это дети, бредущие по дождливым дорогам в полной для себя неизвестности. Мир «взрослых» условностей, слов и привычек пугает их непонятной сложностью, на фоне же огромных промышленных монстров они кажутся совсем маленькими и незначительными. Длина пути несоизмерима с расстоянием от земли до вязанной шапочки на голове.

С какой-то особой настойчивостью Ангелопулос раскрашивает мир бледными серо-зелёными красками, нагоняющими беспросветное уныние больничных коридоров. И только изредка они напоминают бирюзовые оттенки моря. Такого же цвета и трогательный шарфик вокруг шеи Александра, и его любопытные, доверчивые глаза. В них эти тона кажутся мягкими, символизирующими невинность и открытость миру, в то время как для других людей и предметов — это защитные цвета. Как будто все они нацепили на себя разноцветные безвкусные дождевики и спрятались от правды снаружи, не в силах вынести её. Камера часто плавно вальсирует по кругу, фиксируя панорамные виды грязных пустошей «новой» Греции, выброшенных мегаполисом на самые задворки индустриального мира. Иногда обрадует близость моря, но недолгая, блеклая и совсем не бирюзовая. Ангелопулос, кажется, придаёт немало значения ритму этих круговых проходов. Вкупе с длинными статичными планами персонажей они подолгу удерживают внимание, усиливая то психологический накал ситуации, то беспричинную тоску.

В обильной символике «Пейзажа в тумане» много странного и необъяснимого. Вот нежданно-негаданно выпал снег, и все застыли в немом лицезрении чуда. А вот умерла лошадь на снегу, и Александр заплакал. Что всё это значит, остаётся загадкой. Более-менее очевидна разве что гигантская человеческая кисть из камня с отсечённым пальцем, в буквальном смысле вынырнувшая из пучины времён. Ведь отсылка к утраченной культуре своих предков особенно показательна на фоне современной греческой трагедии. Под стать ей и символичные имена её героев — Александр и Орест. Последний, будучи тем самым мудрым попутчиком и старшим товарищем, на деле не может разобраться даже со смыслом собственной жизни. Его стабильные появления на пути детей и дары расточаемого природного добродушия не спасают их от новых разочарований в людях, а скорее даже усиливают их на ещё одном наглядном примере. Другие же персонажи трагедии — всё больше отрицательные, жестокие, непонимающие, безразличные, а то и вовсе бродячие комедианты. Всё сплошь потерянные люди, чьим домом стала та гигантская грязная свалка.

И чем дольше дети в пути, тем всё глубже окунаешься в неуютное одиночество, жуткое отчаяние, тоску по самому простому счастью. Мелодия печального адажио всё сильнее рвёт душу на части и всё больше даёт волю мрачным мыслям. С этим миром что-то серьёзно не так, ведь такие ужасы не должны происходить. Только не с детьми. Но философская притча режиссёра оборачивается на удивление не безысходным финалом. Путешествие дало брату и сестре не по годам жестокий урок, преждевременное взросление и преждевременное разочарование. Туманный же прежде пейзаж в конце пути вдруг рассеялся, и горизонт теперь чист. А впереди виднеется нечто прекрасное и долгожданное. Нечто, воплощающее в себе и Германию, и отца, и всё хорошее, о чём только ни мечталось в вагонах поездов. Закономерный катарсис, необходимая иллюзия, без которой было бы совсем страшно жить. Но все рассуждения всё равно безоговорочно приводят к исходной точке. Некий тайный замысел режиссёра так и не был разгадан. Потому что всё самое сокровенное осталось на уровне интимной связи, не терпящей посредников между человеком и произведением искусства.