"Школьный вальс" (1977)

Оригинал взят у galina_guzhvina в Спасибо, что конца урокам нет (о фильме Павла Любимова "Школьный вальс")

Кинопоиск

Значительной частью социальных осложнений мы обязаны нашей терпимости к корыстно неряшливому словоупотреблению, готовности нашей этой неряшливости подыгрывать. "Больше всего на свете я ценю независимость!" - лапидарничает сытый юнец, и мы понимаем его буквально вместо того, чтобы подставить вместо независимости слово беспроблемность и определить юнца в своей картине мира туда, где он и должен быть - на место личинки социального трутня, каким он непременно станет, если его вовремя всем социумом не разоблачить. Ответ на основной вопрос к сценарию "Школьного вальса", а именно на то, почему же подчёркнуто ершистый, независимый юноша бросил беременную, но горячо любимую девушку, а потом сразу, без перерыва, не просто сошёлся, но женился на нелюбимой, нежеланной, с казармой душной - не продохнуть - родни за спиной, - здесь. Не свободы юноша алкал, не независимости, а лёгкости жизни без вериг и обременений, оттого и делегировал наивно свои бытовые, желудочные, карликовые (других-то - откуда взять интеллигентскому отпрыску в Москве семидесятых?) проблемы тем, кто подставил под них плечи, не понимая по молодой дури, что такая сделка - это всегда обмен первородства на чечевичную похлёбку, всего себя - на заказы с икрой, тортом "Птичье молоко" и другими убогими застойными дефицитами.

 

"Школьный вальс" до сих пор остаётся одним из лучших в советском кино исследований калечащей заботы, парализующего избаловывания, порочности идеи о том, что взрослого ребёнка можно материально и эмоционально обслужить на всю его жизнь, стоит лишь усадить его душу удобно, но так, чтоб не вырвалась - в инвалидное, с колёсиками, на мягких рессорах кресло. "Менялся нрав, ломался голос, не помню лета - помню стужу, какой-то стыд, какой-то тормоз мешал мне вырваться наружу," - Татьяна Бек в своём программном, "Скворешники" открывающем стихотворении пишет и об этом тоже - не являясь, как и Дина, главной при этом пострадавшей. Потому что первая группа риска перед прогрессивным параличом от материнской, навязчиво ласковой, обволакивающей фигуры - это мужчины, причём чем моложе они, чем чище, освобожденнее от бытовухи, медальнее лицом, самоувереннее с девушками - тем проще их обездвижить, обескровить, лишить мужской и человеческой субъектности. "Школьный вальс" - это кладбище застойной мужественности, дающее весь имевшийся в наличии спектр столичных выше среднего типажей - от школьного Казановы, ленящегося даже на воротах в футболе постоять как следует, не жуя и не оседая тряпично, через вечно везде отсутствующего, самого себя отовсюду стёршего "не врача, но главврача" с бесполезно европейской внешностью, и до прячущегося за солдафонской тупостью отставника, даже обедающего в кителе, чтобы совсем не рассыпаться в пыль перед напором своей убийственно активной жены. 

Перед драмой этой мужественности, вовремя никем не замеченной, не отрефлексированной, не исправленной - меркнет главная проблема фильма, сама по себе страшная, непонятно кем и как оставленная без внимания в стране передового в целом-то здравоохранения. Проблема эта, конечно, в многолетней банальности аборта как едва ли не единственного средства контрацепции - при в целом европейских нравах в том, что касается сексуальной свободы и ответственности родительства. Сцены в абортарии, куда женщины ездят, как в профилакторий ("Только здесь с тобой и встречаемся!" - воркуют две очевидно привычные, очевидно смирившиеся с этим положением вещей пациентки, отсылая спать пламенеющую ужасом Зосю) - по-настоящему пугают, а уточнения ("мы вчетвером в одной комнате, а дочка - хитрая стала, всё понимает!") погружают в такую безысходность, что хоть вой, хоть бейся головой об стену, хоть сдавай все бастионы за доступность противозачаточных. Счастье и благость нашего времени, конечно, хотя бы в том, что эта проблема - решена, а потому и основная коллизия "Школьного вальса" потеряла свою выстраданную женщинами мучительность, как когда-то, после легализации лёгкого и равноправного развода, потеряла мучительность коллизия "Анны Карениной". Все у всех нарушено, разбито - почему-то легче, что у всех...