Оригинал взят у galina_guzhvina в Имя этой теме - ... ! ("О любви" Бортко)
Кинопоиск
Я давно подозревала, что недюжинный эротический запал отечественного кино исстари держался на безысходности уединений, на истошном некуда, если речь шла о пламенно желанных соитиях. На вздохах Светличного с Круглым на мучительно открытой взорам дружинников бульварной скамейке. На физиологическом, невыведенным гормоном отравленным озверении Лаврова, завтракающего в продуваемом всеми ветрами камском "поплавке" под глупо-ласковую болтовню Инны Гулая. На усталости от беготни по парадным Заставы Ильича несвежих после бессонно-бесцельной ночи Попова с Вертинской. На издевательском обыкновенье пряжи вечно торчащей в тесном жилпомещении бабки и страдательно-обманчивой близости стылых московских пляжей. На взглядах исподлобья в мартеновском жаре, кофе с коньяком на последние в черёмушкинском баре, ледяных сквозняках в сыром амбаре. На предельных телесно-социальных рисках, подстерегающих любое из соитий. На "Дуська, дура, сделала аборт!". На "Маруся отравилась, в больницу повезут!"
Что останется от русской кинематографической любви в условиях устранения дефицита уединённых койкомест и рисков того, что "пестик в тычинку уронит личинку", Бортко прикидывал давно: сценарий новой мелодрамы лежал на его столе готовым года с двухтысячного. Как и в "Блондинке за углом", ему важно было хлёстко сказать об уже оформившемся, но внятном не всем, а только самым тонконервным с одной стороны и самым чётко структурированным интеллектуально - с другой. О том именно, что любовь у нас окончательно вышла из сферы тонко непознаваемых, а потому пылью и ржой со лжой прокрытых материй, прошла сквозь щелочной раствор напрочь отрицающего её цинизма периода первоначального накопления новейшего капитала - и, очищенной от патины, вошла в перечень ресурсов для личного благополучия и развития, встав там на вполне почётное место между здоровьем и уважением. Умные девочки с периферий голодных девяностых отдавались замуж за прописку, а без штампа - на Рублёвку, считая по достижении этих конкретных целей, что жизнь удалась. В нагулявших жирку нулевых в придачу к грубо материальному умные-красивые стали требовать золота чувств-с, обязательно проверяя его на чистоту и каратность острыми отбеленными резцами. Увы, шли годы, портреты сменились, забыт Паустовский почти, таких синеглазых студенток теперь нам уже не найти. Набивают, заразы, цену.
Вообще героя у мелодрамы, впервые озвучивающей новые эмоциональные доминанты, быть не может: мужчина, создание инертное, ленивое, самолюбивое, всегда хоть на полкорпуса, да отстаёт от несущегося вскачь времени, выставляя себя на посмешище либо идя на поводу глупейшего социального давления в сторону ненужного ему адюльтера, либо преисполняясь сознания собственной мужской неотразимости, не имея для поддержания реноме иных средств кроме позы дракона для невнятного секса и десятка расхожих и унизительных цитаток из упрощенного издания Лао Цзы для удержания жены на поводке у ноги. У такой мелодрамы может быть только героиня - чуткая, восприимчивая, точно проницающая, когда за любовь выдают нужду в другом как в эмоциональном костыле, а когда - каприз, эскападу, выхлоп накопившейся усталости. Героиня - и город, классически верный своей репутации "и, встретившись лицом с прохожим, ему бы в рожу наплевал, когда б желания того же в его глазах не прочитал", город серый, город желчный, город вечно простуженный, расплывающийся голым и мёртвым гранитом своих тротуаров, как будто со зла тающий под ногами своих жителей, слишком уж строгими ставших по части структуры.
Сообщение модератора
Рецензия опубликована вне очереди как поощрение за первое место предыдущей публикации автора в рейтинге популярности на начало июня.
Кинопоиск
Я давно подозревала, что недюжинный эротический запал отечественного кино исстари держался на безысходности уединений, на истошном некуда, если речь шла о пламенно желанных соитиях. На вздохах Светличного с Круглым на мучительно открытой взорам дружинников бульварной скамейке. На физиологическом, невыведенным гормоном отравленным озверении Лаврова, завтракающего в продуваемом всеми ветрами камском "поплавке" под глупо-ласковую болтовню Инны Гулая. На усталости от беготни по парадным Заставы Ильича несвежих после бессонно-бесцельной ночи Попова с Вертинской. На издевательском обыкновенье пряжи вечно торчащей в тесном жилпомещении бабки и страдательно-обманчивой близости стылых московских пляжей. На взглядах исподлобья в мартеновском жаре, кофе с коньяком на последние в черёмушкинском баре, ледяных сквозняках в сыром амбаре. На предельных телесно-социальных рисках, подстерегающих любое из соитий. На "Дуська, дура, сделала аборт!". На "Маруся отравилась, в больницу повезут!"
Что останется от русской кинематографической любви в условиях устранения дефицита уединённых койкомест и рисков того, что "пестик в тычинку уронит личинку", Бортко прикидывал давно: сценарий новой мелодрамы лежал на его столе готовым года с двухтысячного. Как и в "Блондинке за углом", ему важно было хлёстко сказать об уже оформившемся, но внятном не всем, а только самым тонконервным с одной стороны и самым чётко структурированным интеллектуально - с другой. О том именно, что любовь у нас окончательно вышла из сферы тонко непознаваемых, а потому пылью и ржой со лжой прокрытых материй, прошла сквозь щелочной раствор напрочь отрицающего её цинизма периода первоначального накопления новейшего капитала - и, очищенной от патины, вошла в перечень ресурсов для личного благополучия и развития, встав там на вполне почётное место между здоровьем и уважением. Умные девочки с периферий голодных девяностых отдавались замуж за прописку, а без штампа - на Рублёвку, считая по достижении этих конкретных целей, что жизнь удалась. В нагулявших жирку нулевых в придачу к грубо материальному умные-красивые стали требовать золота чувств-с, обязательно проверяя его на чистоту и каратность острыми отбеленными резцами. Увы, шли годы, портреты сменились, забыт Паустовский почти, таких синеглазых студенток теперь нам уже не найти. Набивают, заразы, цену.
Вообще героя у мелодрамы, впервые озвучивающей новые эмоциональные доминанты, быть не может: мужчина, создание инертное, ленивое, самолюбивое, всегда хоть на полкорпуса, да отстаёт от несущегося вскачь времени, выставляя себя на посмешище либо идя на поводу глупейшего социального давления в сторону ненужного ему адюльтера, либо преисполняясь сознания собственной мужской неотразимости, не имея для поддержания реноме иных средств кроме позы дракона для невнятного секса и десятка расхожих и унизительных цитаток из упрощенного издания Лао Цзы для удержания жены на поводке у ноги. У такой мелодрамы может быть только героиня - чуткая, восприимчивая, точно проницающая, когда за любовь выдают нужду в другом как в эмоциональном костыле, а когда - каприз, эскападу, выхлоп накопившейся усталости. Героиня - и город, классически верный своей репутации "и, встретившись лицом с прохожим, ему бы в рожу наплевал, когда б желания того же в его глазах не прочитал", город серый, город желчный, город вечно простуженный, расплывающийся голым и мёртвым гранитом своих тротуаров, как будто со зла тающий под ногами своих жителей, слишком уж строгими ставших по части структуры.
Сообщение модератора
Рецензия опубликована вне очереди как поощрение за первое место предыдущей публикации автора в рейтинге популярности на начало июня.
Меня очень давно смущает этот гимн сексуальной озабоченности в интеллигентской среде шестидесятников-семидесятников. Вот такую "любовь" впихнуть между здоровьем и другими коммунальными удобствами несложно. Большинство современных авторов спокойно забывают о христианском смысле категорий, которыми они пользуются. В результате они пытаются компьютером заколачивать гвозди.
ОтветитьУдалить