"Парад планет" (1984)

Originally posted by shaherezada at Sub Specie Aeternitatis: Фильм „Парад планет“ (1984)

Кинопоиск

„Парад планет“ - так на армейском жаргоне называют сборы и учения с имитацией действий против условного противника.

Фильм „Парад планет“ режиссёра Вадима Абдрашитова по сценарию Александра Миндадзе вышел на экраны в 1984 году, на изломе исторического времени: в марте 1985-го Политбюро ЦК КПСС возглавил Михаил Горбачёв. На этом советская эпоха кончилась, хотя СССР просуществовал ещё 6 лет. Эпиграфом к фильму могли бы стать строки знаменитого в те времена поэта Евгения Евтушенко:

Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы - как истории планет.
У каждой все особое, свое,
И нет планет, похожих на нее. <...>

В определении жанра фильма налицо широкий спектр расхождений: притча, экзистенциальная драма, семейный, фантастика. В 2004 году один из ведущих сетевых журналов по современному российскому кино сообщил: „Вчера на "Кинотавре" праздновали 20-летний юбилей культовой картины Вадима Абдрашитова "Парад планет". Знаменитая притча о мужчинах после сорока, пытающихся осмыслить жизненный путь, увидела свет в 1984. Сейчас этот фильм называют философским, а тогда чиновники Министерства культуры заставили режиссера написать в титрах, что лента "фантастическая". И сейчас члены съемочной группы вспоминают, как им приходилось несколько раз перемонтировать фильм, прежде чем его разрешили показать советским зрителям“.

Итак, 30 лет спустя жанр определяется как философская притча о кризисе середины жизни. Эта тема была популярна в советском кинематографе 80-х гг. (самый известный пример – фильм Р. Балаяна „Полёты во сне и наяву“, (1982,) где накануне своего 40-летия герой мучится теми же вопросами, что и в „Параде планет“). При чём же тогда фантастика? Может, это отсылка к визуальной стилистике „Парада“? Символическое и абстрактное как фантастическое? Но тогда почти все фильмы И. Бергмана надо причислить к этому жанру. Скорее всего у чиновников минкульта были трудности идеологического порядка. Личный кризис героев в „Параде планет“ проецируется на космическое, бесконечное, непознаваемое, трагическое и бессмысленное. Все эти категории в тогдашнем официальном языке описания были неприменимы к советской действительности. Разве что в фантастических фильмах допускалось создавать такие конструкции, обозначив самим жанром, что всё это не имеет никакого отношения к реальности.

„Парад планет“ очень чётко делится на три части: пролог – его действие происходит в Москве; военные учения где-то в подмосковной глубинке; осмысление своей жизни и судьбы во время долгого пути домой. Сюжет военных сборов создал фокус, в котором пересекаются свобода и необходимость, интимное и социальное, символическое и реальное, игровое и обыденное. Мужчины в „переходном возрасте“, живущие в переходную эпоху, отправляются в путешествие по своему прошлому. Последний призыв выбивает их из рутины повседневного существования и приобретает характер возрастной инициации: после призыва они символически переходят в другую жизненную фазу - позади остаётся молодость, на горизонте уже маячат старость и смерть.

В прологе намечается общая эмоциональная тональность и задаются философские рамки повествования: человек лицом к лицу с Универсумом. Не с социумом, а с бесконечностью пространства и времени, в которую он произвольно заброшен и которую не в состоянии ни понять, ни обозреть, ни изменить. В бесконечности не действуют те условные смыслы, которые люди придают своей жизни в социальной среде. Космос по определению отменяет любой идеологический и религиозный дискурс. Человеку не остается никакой другой позиции, кроме созерцания. А созерцая бесконечность, он может думать только о своей собственной смертности. Ощущение классического саспенса, остранённости, растерянности сообщается зрителю с самого начала. В прологе не сразу понимаешь, что действие происходит в астрофизическом институте. Кинокамера курсирует вокруг огромных приборов, но вне контекста они не опознаются как телескопы. Зритель гадает, что происходит? Люди в белых халатах серьёзны и сосредоточены, они смотрят в окуляры, на столах компьютеры, ведутся записи – может, это онкологическая клиника?

В роли главного героя, астрофизика Германа Костина – Олег Борисов. Это актёр-минималист, он мобилизует зрителя на напряжённое внимание к нюансам и полутонам. Его лицо меланхолично, углы губ опущены. Эмоциональные реакции заметны разве что по взгляду. В своём недавнем интервью сценарист А. Миндадзе сказал: „Олег Борисов обогащал любой материал, играл больше, чем написано. Помните „Парад планет“? Его герой внешне живёт одной жизнью, а внутренне – другой. Изобразить это под силу не каждому актёру“.

Военные сборы – это ролевая игра в войну для поддержания у резервистов боевой формы. В силу обстоятельств герои образуют мужской союз; его ядро – четверо ветеранов, они знают друг друга по предыдущему призыву, затем к ним присоединяются двое других „бойцов“, а по пути домой, на острове, ещё и Робинзон-лодочник, сбежавший от цивилизации. Их становится семеро – магическое число, в кинематографе связанное с брендом „Великолепная семёрка“. К игровой условности самой войны прибавляется условная „гибель“ героев в первый же день боевых действий. Они больше не числятся в сценарии разыгрываемой операции, командование отпускает их на свободу. С этого момента начинается "road movie", узловые станции которого сталкивают героев с жизненными этапами их прошлого и будущего. Пространство путешествия насыщено символами, визуальный ряд стилизуется как параллельный мир, как зазеркалье, в котором смотришь на себя со стороны и знаешь заранее, что будет дальше. Мужчины попадают сначала в загадочный город женщин, где они повторяют ритуалы молодости: вглядываются в женщин, как будто никогда раньше их не видели, выбирают и „присваивают“ их, а потом, в разгаре эротических игр, бросают избранниц посреди реки и уплывают клином на дикий остров, где коротают ночь вокруг костра, делясь друг с другом своими сокровенными мыслями о прожитой жизни.

У всех трёх частей – пролога, „войны“ и возвращения – разный ритм и собственный акустический образ: это либо шумы, либо музыка, а иногда напряжённая пауза. Звуковой образ то совпадает с визуальным, то контрапунктирует с ним. Работа композитора Вячеслава Ганелина заслуживает самостоятельного исследования. Он создал запоминающийся саундтрек из собственной музыки, траурного скерцо из 7-й симфонии Бетховена и энергетической, тревожной композиции из 8-й симфонии Шостаковича. Наиболее интересная часть саундтрека – шумовые эффекты. Это вздохи, шёпот и шуршание в „городе женщин“, и то же самое, но уже с иным звуковым наполнением в эпизоде на старом кладбище, когда навстречу „Семёрке“ бесконечным потоком идут как бы восставшие из могил покойники, празднично облачённые во всё чёрное, тихие, торжественные – но уже по ту сторону земного бытия. То, что далее эпизод в доме престарелых проходит под бравурную, энергетическую музыку Шостаковича, кажется нелогичным, но по какому-то таинственному закону снятия противоречия именно эта музыка органически совпадает с действием.

Постоянным фоном и референтом действия в „Параде“ выступает Универсум. Но Универсум – это абстрактное понятие. У Универсума нет визуального эквивалента. Оператору не на что было направить камеру и снять. Ему пришлось искать изобразительный язык, указывающий на атрибуты бесконечности, вечности и непостижимости, присущие Универсуму. Разумеется, что представителем этого всего выступает звёздное небо и планета Земля как часть мироздания. Звёздное небо в прологе позитивистски прозаично, расколдовано. Оно объект для рассматривания и изучения астрофизиков, материал их рутинного труда. Они направляют на него свои приборы, просчитывают его на компьютерах. На природе, в палатке, у костра, в лесу и на середине реки звёздное небо обрушивается на героев со всей его первозданной магией. Приобщение к чуду достигает кульминации в сцене созерцания парада планет: обитатели дома престарелых, профессионал-астрофизик Костин, его друзья сами образуют как бы звёздную россыпь, когда камера с высоты птичьего полёта смотрит на поляну, где все они собрались. Меняя перспективу от звёздного неба к людям и от людей – к небу, камера создаёт эффект „изоморфности“ меж ними: и те, и другие одиноки, суверенны и непостигаемы. Разница лишь в том, что люди смертны, и они знают об этом.

От начала до конца несущей конструкцией кадров являются „векторы смотрения“. Траектории взглядов образуют кристаллическую решётку, которая держит внимание зрителя. Взгляды – это паузы, когда зритель миметически начинает и сам изо всех сил всматриваться в экран. В прологе "вектор смотрения" направлен вверх, туда, где небо препарировано астрофизическими приборами. Почти никто не смотрит по горизонтали, друг на друга. Это меняется после того, как герои получают повестки. Они пытливо фиксируют друг друга взглядом: кто как изменился за два года? На „войне“ у них нет лиц, нет глаз, они бегут вместе с другими солдатами в противогазах и с комплектом амуниции, тяжко топая сапогами. И опять смотрят на мир через приборы – наводят на цель свою дальнобойную пушку, по контуру чем-то похожую на телескоп, следят в бинокль за траекторией снарядов и за передвижением военной техники „противника“. На женщин и на стариков они смотрят глаза в глаза. С близкого расстояния. Камера крупным планом выстраивает портретную галерею созерцаемых. Что пытаются увидеть в них мужчины? То, что ускользнуло от понимания, чего не рассмотрели в своих подругах и жёнах? А в стариках – своих уже отошедших в мир иной родных и близких? Самих себя в недалёком будущем? В последней сцене, у беседки в парке, когда все лица и глаза обращены к небу – уж не Творца ли они хотят узреть в глуби мироздания, где происходит чудо из чудес – Парад парад планет, который бывает раз в тысячу лет...