Оригинал взят у dryashin в С вечера до полудня, Константин Худяков, 1981, СССР
Кинопоиск
Пересказ звучит комично. У советского подростка, почти юноши, появилась вдруг возможность провести летние каникулы за океаном. С матерью, когда-то оставившей отца с сыном и укатившей с иностранцем. И вот она, умная и обаятельная, приехала ненадолго, по каким-то своим делам, и заодно, чтобы два раза не вставать, зовёт сына с собой на летние каникулы. Обещая вернуть в целости и сохранности. Ну или как пойдёт…
Отец с домочадцами в раздумьях. С одной стороны, пусть мир посмотрит, когда ещё такая возможность представится – на дворе, хоть и поздний, но совершенно застойный СССР. С другой… Отец явно противится, чувствуя, что сын может и не вернуться вовсе. Или вернуться чужим. Но семья прогрессивная, свобода воли, решение за ребёнком.
– Может, лучше по Енисею (за точность топонима не ручаюсь, давно смотрел) на байдарках, а? – закидывает удочки Леонид Филатов, а в глазах тоска. Они и правда, чуть ли не каждый год на байдарках. Да и живут, кстати, совсем неплохо. Дед – литературный генерал. Квартира, машина, все дела. Дед, правда, разуверился, но это уже другая линия, их там несколько, и все меткие.
Так вот, отец противится, ибо боится потерять сына. Не в буквальном даже, а в переносном. Соблазн такой соблазн. А тут ещё и капля патетики, которую Худяков пытался, как мог, извести. А она есть, пьеса-то Розовская, пусть и поздняя, но всё равно романтическая. Они у него все романтические были.
В итоге юноша всё равно уезжает, но даёт клятву – глаза на мокром месте – что не предаст, не станет «всадником». Есть у них там такое ругательство.
Смешно? Гы-гы. Смешно было в конце 80-х – начале 90-х. Потом стало горько и начало доходить. Это о риске потери идентичности. Об угрозе этой самой потери. О страхе у тех, кто отчётливо угрозу осознаёт, если не осознаёт даже, то чувствует.
А тут и мать-дьяволица, привлекательная, обволакивающая, вкрадчивая, остро ненашенская Фатеева. И беспомощные, хоть и не бедствующие, обитатели огромной квартиры, заморской гостьей обведённые и обескровленные, и сам желторотый несмышлёныш, и бьющийся в отсутствии внятных, доступных чаду, осязаемых контраргументов отец. Ибо любая, даже самая чёткая формулировка его страхов прозвучит по-дурацки и только всё усугубит.
Любопытен образ отца, выведенного истинным, не трескучим, назовём его новым, патриотом, без какой-либо трибунной риторики, натурально засыпающим на торжественной читке очередного казённо-патриотического дедовского опуса о заревой комсомольской юности и героических строителях первых пятилеток.
Там вообще едкое зубоскальство радует по части бравурного классического соцреализма, литературного генералитета и прихлебателей. Но это, полагаю, уже Розов, а не Худяков.
Короче говоря, через три с лишним десятка лет кино вдруг стало ещё и неглупым. Вместе с пьесой, наверное.
Кинопоиск
Пересказ звучит комично. У советского подростка, почти юноши, появилась вдруг возможность провести летние каникулы за океаном. С матерью, когда-то оставившей отца с сыном и укатившей с иностранцем. И вот она, умная и обаятельная, приехала ненадолго, по каким-то своим делам, и заодно, чтобы два раза не вставать, зовёт сына с собой на летние каникулы. Обещая вернуть в целости и сохранности. Ну или как пойдёт…
Отец с домочадцами в раздумьях. С одной стороны, пусть мир посмотрит, когда ещё такая возможность представится – на дворе, хоть и поздний, но совершенно застойный СССР. С другой… Отец явно противится, чувствуя, что сын может и не вернуться вовсе. Или вернуться чужим. Но семья прогрессивная, свобода воли, решение за ребёнком.
– Может, лучше по Енисею (за точность топонима не ручаюсь, давно смотрел) на байдарках, а? – закидывает удочки Леонид Филатов, а в глазах тоска. Они и правда, чуть ли не каждый год на байдарках. Да и живут, кстати, совсем неплохо. Дед – литературный генерал. Квартира, машина, все дела. Дед, правда, разуверился, но это уже другая линия, их там несколько, и все меткие.
Так вот, отец противится, ибо боится потерять сына. Не в буквальном даже, а в переносном. Соблазн такой соблазн. А тут ещё и капля патетики, которую Худяков пытался, как мог, извести. А она есть, пьеса-то Розовская, пусть и поздняя, но всё равно романтическая. Они у него все романтические были.
В итоге юноша всё равно уезжает, но даёт клятву – глаза на мокром месте – что не предаст, не станет «всадником». Есть у них там такое ругательство.
Смешно? Гы-гы. Смешно было в конце 80-х – начале 90-х. Потом стало горько и начало доходить. Это о риске потери идентичности. Об угрозе этой самой потери. О страхе у тех, кто отчётливо угрозу осознаёт, если не осознаёт даже, то чувствует.
Любопытен образ отца, выведенного истинным, не трескучим, назовём его новым, патриотом, без какой-либо трибунной риторики, натурально засыпающим на торжественной читке очередного казённо-патриотического дедовского опуса о заревой комсомольской юности и героических строителях первых пятилеток.
Там вообще едкое зубоскальство радует по части бравурного классического соцреализма, литературного генералитета и прихлебателей. Но это, полагаю, уже Розов, а не Худяков.
Короче говоря, через три с лишним десятка лет кино вдруг стало ещё и неглупым. Вместе с пьесой, наверное.
Добро пожаловать в сообщество СИНЕМАТЕКА.
ОтветитьУдалить