"На дне" (1936)

Оригинал взят у beauty_spirit в На дне / Les Bas-fonds/ 1936, Jean Renoir

Кинопоиск

Место действия узнается разве что по тому, что расчеты производятся в рублях, русским именам героев и самовару на столе. Найти автора, который, по своим качествам был бы столь не похож на «русского Ницше» Горького, чем Ренуар, казалось бы сложно. Там, где у Горького мрак, ужас и беспросветность, у Ренуара только грустная ирония по поводу несовершенств бытия. Полемика Сатин-Лука («Человек – это звучит гордо» или «Человека надо жалеть») вытеснена на задний план, но присутствует на внутреннем уровне. Обычно ведь считается, что сам Горький – это Сатин. Тогда получается, что Ренуар – это Лука. «Единственное , что я мог принести в этот мир, жестокий и нелогичный , — это свою любовь …». Претерпевший значительный изменения сценарий (Евгений Замятин, кстати, был соавтором). Сильно смягченная, светлая и полная любви к людям концовка – несмотря на все жизнь стойких продолжается. Нищая, юродивая, голяцкая, но все-таки жизнь. Кто может любить и еще во что-то верит, тот найдет себе место и врастет в него, чтобы не быть исторгнутым, как неперевариваемое, или останется перекати-полем в бескрайней Вселенной.

Такой финал может показаться оптимистичной сказкой, какую бы мог написать Лука в качестве утешения, и Горькому он чужд. Но эта упрощенная до обидного трактовка творчества нашего «буревестника революции» не учитывает, что Горький – не только Сатин, но и Лука тоже. Он же его выдумал и поставил так вопрос - как в жизни, которая не терпит простых однозначных решений вечных вопросов (кстати, в связи с изменениями писателю присылали сценарий на утверждение и он его одобрил, хотя до премьеры фильма не дожил). Значит Ренуар тоже не только Лука, но и Сатин одновременно. При всей разности оптики и мироощущения, писатель и режиссер, приходят к одному и тому же.

По сравнению с пьесой существенно расширена линия Барона - появилась его история до жизни в ночлежке и объяснение, как он дошел до дна. Это не только потому, что Ренуару вообще нравилось снимать про аристократию. Дружба Барон и Васьки Пепла – это, по сути, продолжение идей «Великой иллюзии». Взаимопонимание возможно не только между представителями одного класса, разделенных линией фронта, как это было в «Иллюзии». Оно, возможно, и между представителями разных классов. Следовательно, «великое интернациональное братство» существует. Просто классовые противоречия, как и войны, мешают нам это понять. Но в несчастьи человек честней, и свободней, и более склонен к эмпатии к себе подобным человеческим существам. Что рождает особый род просветления и стоицизма, о котором говорит и Горький, и Ренуар, и все те, кто верил в возможность более справедливого мироустройства.