Оригинал взят у beauty_spirit в Без надежды / Szegénylegények
Кинопоиск
Век девятнадцатый, железный, Австро-Венгерская империя, годы 60-е. «Сказ о том, как при императоре Франце Иосифе крестьянские мятежи давили» – так мог бы кто-то озаглавить этот фильм Янчо, но автор сам озаглавил его так, что никакому интеллигентскому сюсаканью над народной душой в псевдосказочном стиле места не предусмотрено. Как возможно и самой душе, задавленной за века предыдущих компаний.
Тюрьма-замок в чистом поле, куда кидают всех без разбора – невинных к виновным, живых к мертвым… Крестьяне, бандиты - затравленный скот, который не умеет даже осмысленно бунтовать, зато те, кто спущен на них, травить умеют. Странные и страшные дилеммы, вроде требования выбрать между отцом и сыном кого из них казнить. Абсурдные поиски вожака, которого (и тюремщики это знают!) среди заключенных нет, но заведенный крепкой рукой порядок велит одним его искать, другим – указывать друг на друга. Мерно крутятся шестеренки адского механизма, тикают часы, бешено пульсируют сердца, прежде чем зайтись, наконец, предсмертной дробью. И никто, и ничто не может помочь выбраться из мучительного круга допросов и доносов. На подкорке появляется мысль, что Янчо экранизирует Кафку. То есть он, конечно, не экранизирует Кафку, но все равно получается так, что он экранизирует именно его - графичные черно-белые картины предсмертного ада. Только забудьте клещи, сковородки и современные слешеры - венгерский режиссер со знанием дела рисует мир, где правит насилие, но насилие особого рода – абсурдное, психологическое, выматывающее, как китайская пытка водой и заполняющее пустые души антогонистов до краев. И тут уж намеки на всяческий гуманизм расплескивается печальной лужицей у порога - забудь надежду всяк сюда входящий. Оказывается, что из человека, насилуемый очень быстро превращается в животное. Старый, как мир вывод, что человек человеку – зверь или около того. Но и в мизантропии Янчо как-то не обвинишь. «Без надежды» скорее обрисовывает общую патовость ситуации.
Известный экзистенциальный императив – чтобы не было, всегда оставайся человеком, живи не по лжи, живи красиво и красиво умирай. Только… Тут даже у самых стойких стоиков не может в душе не взвиться птицей вопрос «а зачем оно мне собственно?» Дело в том, что среди людей - Человек один на миллион, а человеков много. «Ад – это другие». И с почти стопроцентной долей вероятности, что выберут эти «другие» лгать, доносить, вырвать с мясом свой кусок жизни, стать тварью, подлецом, предателем, а Человеку все равно не место в бесчеловечной системе. Остается только развести руками – красиво не получается, все винтики закручены до предела, крепко спаянна решетка. Или извиваться ужом на сковородке, или в мертвую землю с головой. Никакой свободы воли - только воля направляемая по бесчеловечным каналам закона-беззакония. И печальный вывод автора, что в этом душном, безнадежном мире, если и выживали и лучше всех приспосабливались, то уж точно не лучшие, а самая наихудшая сволота (что само по себе наводит на мысли о направлении эволюции человеческих существ). Астеничнический синдром оказался для человечества самым подходящим и диагнозом, история этой болезни пишется до сих пор.
Кинопоиск
Век девятнадцатый, железный, Австро-Венгерская империя, годы 60-е. «Сказ о том, как при императоре Франце Иосифе крестьянские мятежи давили» – так мог бы кто-то озаглавить этот фильм Янчо, но автор сам озаглавил его так, что никакому интеллигентскому сюсаканью над народной душой в псевдосказочном стиле места не предусмотрено. Как возможно и самой душе, задавленной за века предыдущих компаний.
Тюрьма-замок в чистом поле, куда кидают всех без разбора – невинных к виновным, живых к мертвым… Крестьяне, бандиты - затравленный скот, который не умеет даже осмысленно бунтовать, зато те, кто спущен на них, травить умеют. Странные и страшные дилеммы, вроде требования выбрать между отцом и сыном кого из них казнить. Абсурдные поиски вожака, которого (и тюремщики это знают!) среди заключенных нет, но заведенный крепкой рукой порядок велит одним его искать, другим – указывать друг на друга. Мерно крутятся шестеренки адского механизма, тикают часы, бешено пульсируют сердца, прежде чем зайтись, наконец, предсмертной дробью. И никто, и ничто не может помочь выбраться из мучительного круга допросов и доносов. На подкорке появляется мысль, что Янчо экранизирует Кафку. То есть он, конечно, не экранизирует Кафку, но все равно получается так, что он экранизирует именно его - графичные черно-белые картины предсмертного ада. Только забудьте клещи, сковородки и современные слешеры - венгерский режиссер со знанием дела рисует мир, где правит насилие, но насилие особого рода – абсурдное, психологическое, выматывающее, как китайская пытка водой и заполняющее пустые души антогонистов до краев. И тут уж намеки на всяческий гуманизм расплескивается печальной лужицей у порога - забудь надежду всяк сюда входящий. Оказывается, что из человека, насилуемый очень быстро превращается в животное. Старый, как мир вывод, что человек человеку – зверь или около того. Но и в мизантропии Янчо как-то не обвинишь. «Без надежды» скорее обрисовывает общую патовость ситуации.
Известный экзистенциальный императив – чтобы не было, всегда оставайся человеком, живи не по лжи, живи красиво и красиво умирай. Только… Тут даже у самых стойких стоиков не может в душе не взвиться птицей вопрос «а зачем оно мне собственно?» Дело в том, что среди людей - Человек один на миллион, а человеков много. «Ад – это другие». И с почти стопроцентной долей вероятности, что выберут эти «другие» лгать, доносить, вырвать с мясом свой кусок жизни, стать тварью, подлецом, предателем, а Человеку все равно не место в бесчеловечной системе. Остается только развести руками – красиво не получается, все винтики закручены до предела, крепко спаянна решетка. Или извиваться ужом на сковородке, или в мертвую землю с головой. Никакой свободы воли - только воля направляемая по бесчеловечным каналам закона-беззакония. И печальный вывод автора, что в этом душном, безнадежном мире, если и выживали и лучше всех приспосабливались, то уж точно не лучшие, а самая наихудшая сволота (что само по себе наводит на мысли о направлении эволюции человеческих существ). Астеничнический синдром оказался для человечества самым подходящим и диагнозом, история этой болезни пишется до сих пор.
Люди иногда объективируют свое отчаяние. О том, что сломать могут любого, писал еще Шаламов. Но это не повод без борьбы отрекаться от своих идеалов. Также как неминуемая смерть не повод кончать жизнь самоубийством.
ОтветитьУдалить