Оригинал взят у egovoru в Спойте мне песню о Данте
Кинопоиск
Законодатель художественного вкуса Джон Рескин так сформулировал главный принцип Братства прерафаэлитов: «Добиваться абсолютной, бескомпромиссной правды в том, что мы делаем, за счет изображения всего, вплоть до мельчайших деталей, с натуры и только с натуры». При виде их творений мне, однако, хочется воскликнуть, как Даме, приятной во всех отношениях: «Ах, как манерна! Ах, как манерна! Боже, как манерна!»
Вот, например, фрагмент «Сна Данте» Данте Габриэля Россетти (1871) из Галереи Уокера в Ливерпуле
– и вы назовете эту сцену «списанной с натуры»? По-моему, она ясно показывает, насколько условны наши представления о «естественности» в живописи, а равно и о женской красоте: мне эти особы кажутся страдающими акромегалией.
Зато недавний телесериал о Братстве мне неожиданно понравился. Единственный из главных героев, кого я знала в лицо, был сам Россетти – и я удивилась, увидев Эйдана Тернера в этой роли. Но только потому, что прежде мне не попадался автопортрет юного Россетти – которым, несомненно, и вдохновились создатели сериала. Говорят, этот художник и поэт магнетически действовал на окружающих – и Тернер в фильме убедительно демонстрирует эту способность. Джон Милле у Сэмюэла Барнетта получился ангелоподобным везунчиком, склонным видеть в людях только хорошее. А Уильям Хант у Рейфа Сполла – слегка карикатурным пророком в постоянном ожидании голоса свыше.
Верхний ряд – автопортреты Россетти (1847) и Ханта (1845) и (в середине) портрет Милле (1853) работы Ханта, а нижний – соответствующие персонажи сериала.
Россетти, бывший душой братства, кажется мне самым слабым художником из трех его основателей; сам же он считал себя преемником Джотто. Из трех портретов мне больше всего нравится автопортрет Ханта – по-моему, он и Россетти изобразил гораздо ближе к истине, чем тот сам (у нас есть объективное свидетельство: вскоре как раз появилась фотография). Полотна Милле – разного достоинства: большинство просится на крышку конфетной коробки, но есть и замечательные, как, например, портрет кардинала Ньюмена. Не удивительно, что братство вскоре распалось: поклоняться Средневековью продолжил только Россетти.
В последних сериях фильма появляются еще Уильям Моррис с Эдвардом Берн-Джонсом – этакие двое из ларца. А еще там отличный Рескин, эпизодический, но очень неожиданный Диккенс и множество меднокудрых дев.
Кинопоиск Законодатель художественного вкуса Джон Рескин так сформулировал главный принцип Братства прерафаэлитов: «Добиваться абсолютной, бескомпромиссной правды в том, что мы делаем, за счет изображения всего, вплоть до мельчайших деталей, с натуры и только с натуры». При виде их творений мне, однако, хочется воскликнуть, как Даме, приятной во всех отношениях: «Ах, как манерна! Ах, как манерна! Боже, как манерна!»
Вот, например, фрагмент «Сна Данте» Данте Габриэля Россетти (1871) из Галереи Уокера в Ливерпуле
– и вы назовете эту сцену «списанной с натуры»? По-моему, она ясно показывает, насколько условны наши представления о «естественности» в живописи, а равно и о женской красоте: мне эти особы кажутся страдающими акромегалией.
Зато недавний телесериал о Братстве мне неожиданно понравился. Единственный из главных героев, кого я знала в лицо, был сам Россетти – и я удивилась, увидев Эйдана Тернера в этой роли. Но только потому, что прежде мне не попадался автопортрет юного Россетти – которым, несомненно, и вдохновились создатели сериала. Говорят, этот художник и поэт магнетически действовал на окружающих – и Тернер в фильме убедительно демонстрирует эту способность. Джон Милле у Сэмюэла Барнетта получился ангелоподобным везунчиком, склонным видеть в людях только хорошее. А Уильям Хант у Рейфа Сполла – слегка карикатурным пророком в постоянном ожидании голоса свыше.
Верхний ряд – автопортреты Россетти (1847) и Ханта (1845) и (в середине) портрет Милле (1853) работы Ханта, а нижний – соответствующие персонажи сериала.
Россетти, бывший душой братства, кажется мне самым слабым художником из трех его основателей; сам же он считал себя преемником Джотто. Из трех портретов мне больше всего нравится автопортрет Ханта – по-моему, он и Россетти изобразил гораздо ближе к истине, чем тот сам (у нас есть объективное свидетельство: вскоре как раз появилась фотография). Полотна Милле – разного достоинства: большинство просится на крышку конфетной коробки, но есть и замечательные, как, например, портрет кардинала Ньюмена. Не удивительно, что братство вскоре распалось: поклоняться Средневековью продолжил только Россетти.
В последних сериях фильма появляются еще Уильям Моррис с Эдвардом Берн-Джонсом – этакие двое из ларца. А еще там отличный Рескин, эпизодический, но очень неожиданный Диккенс и множество меднокудрых дев.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.