"Леон Морен, священник" (1961)

Оригинал взят у mr_henry_m в Ипостаси любви

Кинопоиск

«Леон Морен, священник» - увы, всего лишь роман, экранизированный Жан-Пьером Мельвилем в начале 60-ых годов, и едва ли режиссёр предполагал вкладывать в него какие-то глубоко личные переживания и выстраивать картину по-своему. Хотя, нет сомнений, что книга Беатрис Бек всё-таки заинтересовала его, несмотря на то, что впоследствии он специализировался больше на мрачных и холодных детективных историях о ворах, наёмных убийцах, полицейских, стукачах – в общем, на всём том, что есть притягательного в криминальном мире. Причём притягательного особенно с его подачи. Говорю «увы», потому что мысль о том, что сам Мельвиль написал подобный сценарий, мне ужасно импонировала, а сама история – ужасно заинтересовала.

Напомню более подробно сюжет. В фильме показана Франция, оккупированная сначала итальянцами, а затем и немцами. Точный год определить трудно, но, вероятно, это последний год войны, потому что на экране проходит, на мой взгляд, не более полугода. Действие же происходит в каком-то неизвестном провинциальном городке, который даже находился в руках итальянцев (чего из истории не припоминаю, так что оккупированная территория, скорее всего, простиралась недалеко, и пробыли итальянцы там недолго). Захватчикам уделяется только самое поверхностное внимание. Главная героиня Барни (ударение на последнем слоге), которую играет Эммануэль Рива, работает кем-то вроде корректора по французскому языку в школе. Она находит пёстрые шапки итальянских солдат забавными. Её же маленькая дочь заводит дружбу с немецким офицером Гюнтером, которого вскоре переводят на Русский фронт (какой же всё-таки год?). Вот и почти всё влияние истории на события фильма за исключением ещё одного неприятного эпизода с американским солдатом. Поскольку её дочь еврейка, Барни приходится крестить девочку в католической церкви вместе с детьми своих подруг. Попутно ей приходит в голову мысль подшутить над религиозными канонами, для чего Барни приходит на исповедь к случайно избранному молодому аббату, Леону Морену (Жан-Полю Бельмондо), и начинает вести с ним чересчур смелый разговор о вере. Аббат же вполне серьёзно и искренно, хотя и не проявляя никаких чувств, поддерживает и направляет беседу.

Любопытно, что сюжет поначалу кажется сумбурным и даже несколько настораживающим. Взять хотя бы странную тягу Барни к её начальнице Сабине. Она смотрит на неё с влюблённым восхищением, но говорит о нём, как о чём-то большем, чем плотское желание, когда подруга предполагает в ней простое желание переспать с той. И хотя я без особых сомнений принимаю объяснения героини, всё же подобные намёки кажутся мне странными и неуместными для тех времён. В дальнейшем разговоре с Мореном эта противоестественная тяга к почти мальчишеской красоте Сабины трактуется им, как тоска Барни по мужу, который, видимо, состоит в рядах Сопротивления или уже убит. Верная догадка, хотя и тягостно принимать все эти противоестественные человеческие слабости, до которых их доводит жизнь, выбившаяся из колеи.

Кроме этой догадки у меня есть и собственная: возможно, Барни восхищается Сабиной, как кумиром, как идеалом женщины. Ведь бывает же такое у мужчин, когда один пытается походить на другого, во всём доверяет ему, считает идеалом и в отношении внешности, и образа мышления и во взгляде на вещи. По этому поводу мне вспоминается роман Толстого «Детство», где главный герой так же млел от всякого слова и поступка своего друга Серёжи (кажется, так его звали), который был старше и который был для него объектом подражания во всём. В этом есть что-то от представления об идеальном друге, о человеке, которому ты мог бы не просто подражать, но и доверять, поверять все свои мечты и мысли. Хотя, возможно, эгоистическое и слепое желание быть вот таким же крутым парнем всё же превалирует здесь. Такова уж наша природа. Я пытаюсь провести параллель, но не представляю, испытывают ли женщины или девочки в возрасте героя Толстого нечто подобное. Мне почему-то кажется, что они больше завидуют другим, более успешным девушкам и рассматривают их скорее, как соперниц.

Правда, режиссёр совсем не долго и не так уж пристально фокусируется на этой детали, так что и не будем говорить о ней так долго. Куда как интереснее и необъяснимее отношения Барни и Леона Морена. Меня, с одной стороны, поражает подобное перевоплощение Бельмондо, с другой же, оно кажется совершенно натуральным уже после сцены первой исповеди в церкви. Хотя куда больше потрясает происходящее после. Опять же повторюсь, что Мельвиль едва ли задумывал показывать мельчайшие детали и аспекты отношений между уже не очень молодой женщиной и почти что юным на вид священником. Тем не менее, картина выстроена так, что эти детали невольно додумываются, рождаются из взглядов на такие многозначительные, хотя вроде бы и не очень выразительные лица актёров. И мне кажется, эта одна из самых прекрасных черт по-настоящему хорошего кино. По крайней мере, такого кино, которое словно специально настроено на один с тобою лад и во всех своих проявлениях, то есть во всех эпизодах, намекает тебе на то самое, что ты сам часто думал, указывает на знакомое направление мысли. И в жестах, словах и поступках героев сразу обнаруживается нечто, что заставляет дрожать от волнения, замереть от ожидания следующего мгновения. И ты всё время думаешь: «Так оно или не так разрешится, как я сейчас воображаю?». Необъяснимым образом происходит именно ожидаемое. Возможно, потому что ты и сам не знаешь, что конкретно будет, а только угадываешь настроение, эмоцию, промелькнувшую искру.

При всём восхищении фильмом и решением затронутой проблемы отношений между священником и женщиной, сопоставления и переплетения двух видов любви, меня сильно смущает одна вещь. А именно, что подобный сюжет очень характерен при изображении священников в кино, где их слишком часто показывают страдающими, метущимися, сомневающимися в своей вере, а хуже всего – встречающихся с женщиной. Далеко не везде, конечно, подход таков, как в картине Мельвиля. Но всё равно это идеально тонкое и манящее развлечение для светских умов. Людям ведь не показывают, как священник обрёл свою веру, почему избрал такой путь, какая он вообще личность. А если и показывают, то очень поверхностно и скорее для соблюдения приличий в рамках истории о духовном лице. Да им бы и скучно было смотреть на твёрдого и спокойного истинно верующего священника, которого ничем не сломишь и которому все соблазны равно не опасны. Зато как преображается зрелище, когда на пути духовного лица, давшего обет безбрачия и обет служения Творцу, появляется такое страшное искушение – женщина, и, конечно, женщина красивая, необыкновенная, способная прорвать любую преграду, любой обет. Тут уж каждый начинает строить догадки, сломается ли он или нет, и если сломается, то как долго это будет происходить и так далее. Возможны самые разные варианты для самых разных натур, чтобы усладить жажду мысли каждого.

Я говорю это исключительно потому, что меня и самого вдруг начали мучить сомнения. Ведь мне же именно что интересен этот момент измены себе, своей вере, это удивительно тонкая грань между любовью духовной, общечеловеческой и любовью к женщине, к конкретному человеку. Интересны мысли этого внешне спокойного человека не от мира сего, в котором тем не менее, я уверен, начинает просыпаться самое естественное земное чувство. От осознания этой мысли испытываешь почти наслаждение, даже радость, что вот и священник тоже – обычный человек. Плохо же то, что я по сути не верю в силу его личности, которая всё способна преодолеть. Боюсь, мы не представляем, насколько иные эти люди, насколько они невосприимчивей даже к самым необоримым страстям. И вот в кино, по-моему, всегда показывают таких священников, которые обязательно поддадутся или у нас точно возникнет такая мысль, что поддадутся, нас к этому обязательно подведут. Мне не по себе от этой мысли, но я действительно думаю, что в глубине души даже у такого человека что-то должно колебаться, он должен ощущать, как грех подступает к нему и как он опасен. Но попробуем разобраться в конкретной ситуации.

Конечно, Барни – не просто красивая и духовно пустая обольстительница, хотя Эммануэль Рива с каждой минутой очаровывает всё больше своим чувственным взглядом и покоряет его какой-то необыкновенной теплотой и добротой. Она – женщина всё-таки умная, ей явно вправду интересны нравственные вопросы и вопрос веры, и она сомневается. Иначе бы она просто не стала говорить про «религию – опиум для народа». Это была шутка, чтобы обмануть себя, выставить на показ видимое равнодушие и даже торжествующее презрение, что она не верует. В ходе же частых бесед с Мореном Барни осознаёт, что её слова и глупые на первый взгляд признания вовсе не были шуткой, а это самые серьёзные и естественные сомнения, а главное – интерес и желание решить для себя проблему. Она берёт у Морена книги о христианстве, где с самых разных сторон трактуются догматы веры, заповеди Христа и все сопутствующие вопросы. Мне трудно судить о важности прочитанных ею книг, из тех что были названы в диалогах, так как в этом вопросе я абсолютно не компетентен. Она читает, затем приходит к нему, обсуждает прочитанное и уходит. Этим встречам Барни, как рассказчица, поначалу не придаёт особого значения. Её жизнь протекает по-старому, мы видим всё ту же школу, всё те же разговоры с подругами о коллаборационизме. Эпизоды разговоров отрывочны, мы не видим её эмоций и не знаем её мыслей после выхода от Морена.

Но постепенно она сама начинается признаваться, что встречи с аббатом стали для неё жизненной необходимостью. Ей ужасно тяжело от обновления своих мыслей, от узнавания вещей, которых и вовсе бы не хотелось знать о себе. Но тяга к истине, похоже, неодолима, и отступить уже нельзя. В определённый момент Барни испытывает что-то наподобие озарения (а, может, просто ей в голову приходит шокирующая мысль, ведущая к неизбежному выходу), разбираясь у себя на чердаке. После этого она признаётся Морену, что теперь просто не может не сменить веру, то есть заново стать истинной католичкой. Вот тут и заключается главный вопрос: что с ней произошло и что начинает происходить после? Во время разговора Морена с одной из приведённых ею девушек Барни вдруг обращает внимание, что он молод и красив. Мысль рассматривать своего духовного наставника в качестве красивого мужчины видится ей постыдной. Правда, в тот же миг она разумно объясняет себе, что Бог создал и Красоту, что от неё нельзя отвернуться, нельзя не замечать её. Значит, всё только к лучшему. Но где же для неё границы любви духовной и любви плотской? Ведь с этого момента становится окончательно ясно, что она любит Морена, хотя раньше и не отдавала себе в этом полного отчёта. Так не потому ли она прониклась его наставлениями, не потому ли встала на путь очищения, что увидела в нём не просто проводника, но человека, которого способна полюбить, который сможет заменить ей мужа и отца для её девочки? Вопрос, казалось бы, простой и даже праздный, но способна ли женщина вообще на любовь духовную, если в её основе не лежит простая человеческая любовь? Если всё же способна, то что движет ею, и в чём вообще разница между этими видами любви – вот чего я не понимаю.

С этой точки зрения интересен и взгляд самого Морена на сложившуюся ситуацию. Наверняка, он быстро догадался, к каким последствиям могут привести его встречи с Барни, какие чувства могут вызывать в ней. А в нём? Но тут говорить что-то определённое трудно, потому что Морен, несмотря на свою молодость, кажется как раз вполне стойким в своей вере. Да и сам режиссёр не позволяет нам следить за его чувствами, потому что не акцентирует на нём внимание, когда тот перестаёт говорить. К тому же закадровый монолог и роль рассказчицы принадлежат Барни. Он же для нас – фигура отстранённая, чьи желания и мысли нам знать необязательно. И хотя мы догадываемся, что и Морен не может не испытывать противоречивых чувств, особенно в конце, всё-таки Мельвиль разумно расставляет акценты, не давая заглянуть в душу к своему герою. Из всех его откровенных душевных порывов – только взмах топора, который он опускает красноречиво резко, потому что слышит из уст Барни признание, которого так опасался. О его стойкости говорят и частые беседы с другими девушками, которые не то что не способны соблазнить и сбить его с пути, но которые сами во всём подчиняются его строгой воле и изменяются порой до неузнаваемости. И есть в картине какая-то смешливая и игривая нотка, которая подчёркивается, во-первых, этими всё-таки забавными разговорами и, во-вторых, странной шутливой мелодией, которую кто-то начинает отыгрывать на губной гармошке, отчего на экране все вдруг начинают дурачиться. Но более всего настроение задаёт священник – на вид совершенный мальчишка, в котором нетрудно узнать большого хулигана (о чём Морен и повествует в рассказе о своём детстве). Тем не менее мальчишка этот серьёзен как никто другой, и именно ему доверяют все персонажи фильма, даже дочка Барни, которая особенно сильно его любит.

Конец фильма воспринимается болезненно тягостно и в то же время – как единственно возможный исход заведомо невозможных отношений. Морен уходит из города, чтобы нести веру в народ, а Барни остаётся одна, всё так же мучимая горящим внутри огнём любовной страсти и в то же время, хочется думать, – любовью более возвышенной, уважающей и принимающей выбор Леона Морена. В общем, картина Мельвиля явно неоднозначна, и вопрос о разных видах любви (к которым можно отнести так же и чувства Барни по отношению к Сабине) остаётся всё так же непонятым и не позволяющим провести границы между невозможными друг без друга и одновременно - противоречивыми чувствами.