Оригинал взят у m_ignatieva в О людях и богах
Кинопоиск
Obra vista
Техническое исполнение фильма, взятое в отдельности от его сюжета, уже многое сообщает о замысле и философии режиссёра. Спецэффекты, особенности музыкального оформления, ритм движения камеры — всё это может больше рассказать о смысле фильма, чем его сценарий: ведь и лицо бывает намного правдивей и красноречивее, чем слова, произносимые языком.
Пока тянутся первые десять минут фильма «О людях и богах», трудно избавиться от ощущения, что смотришь документальный фильм. Для поклонников Ромера это — привычное присутствие, в задней доле мозга знакомо жужжащее по-французски. Obra vista, швы наружу — так можно было бы перевести суть архитектонического приёма, при котором стройматериалы остаются на виду, без отделки. Незабелённые и непокрашенные кирпичи, например, торчащие трубы, металлоконструкции, неотделанный бетон со следами опалубки. Этим термином можно определить и технику фильма «О людях и богах».
Человек идёт по горам, затем по полю, присаживается у реки — то же самое делает и следующий за ним оператор. Документализм такого изображения в фильме выполняет задачу выявления скрытой материи, схваченной свежими швами брутального (ещё один архитектурный термин) реализма.
Как начиналось Монастырь Девы Марии Атласских гор был основан в Тибирине в 1938 году монахами из монашеского ордена траппистов из французского города Эгбеля. Монахи, жившие в монастыре, занимались педагогической и медицинской деятельностью среди местного арабского населения. После обретения независимости Алжира местные власти ограничили деятельность монастыря, забрав у него большую часть землевладения и сократив монастырскую общину до 12 человек. Из-за снижения численности насельников и численности местного католического населения среди монахов рассматривался вопрос постепенного закрытия монастыря. Судьбу монашеской обители решил алжирский архиепископ Этьен Леон Дюваль, который обратился к цистерцианскому ордену с просьбой о материальной поддержке монастыря. В 1964 году в Тибирин прибыли восемь цистерцианцев из монастыря в Эгбеле, которые взяли на себя содержание траппистского монастыря. (здесь и далее цитаты из различных сетевых источников)
В фильме Ксавье Бовуа, реализм изображения занят обличением вещей невидимых. В одном из интервью режиссёр говорит: « Бóльшую часть времени я снимаю объективом в 40 мм, он лучше других приближен к человеческому глазу. Каждая сцена воображена как живая картина. Мой сценарий обязывает меня к предварительной технической работе, чтобы в момент съёмки быть наготове, но я вечно не успеваю. Всё становится на свои места в последний момент. Мне повезло: я работаю с быстрыми людьми».
Режиссёр снимает жизнь как она есть, но эта жизнь — внутренняя, и возможность такого фиксирования обеспечена тем, что внутреннее и внешнее предельно совпадают. В упомянутой сцене приор монастыря отец Кристиан проходит по алжирскому пейзажу в гражданской одежде, в той же, в какой он пойдёт на смерть. Простой человек, как вы и я, но оказавшийся перед лицом испытания, заставившего осмыслить серьёзность некогда принятых обетов.
Испытания
Во время Гражданской войны в Алжире, которая началась в 1991 году, в стране стало преследоваться местное христианское население. 14 декабря 1993 года поблизости от монастыря было найдено тело убитого югославского рабочего, который накануне принимал участие в монастырском богослужении. Об этом событии монахи рассказали в публичном письме, опубликованном 24 февраля 1994 года во французском католическом журнале La Croix. В ночь с 24 на 25 декабря 1993 года на монастырь напала исламских боевиков, который потребовали от монахов уплаты «революционного налога» и хотели забрать одного из монахов, который был врачом. Несмотря на сложившуюся опасную ситуацию, монахи на общем собрании решили остаться в монастыре. Также они сообщили местным властям, что они занимают нейтральную позицию в противостоянии воюющих алжирских группировок и отказываются от защиты и ограничивают контакт с внешним миром. Братья собираются, чтобы принять решение: вернуться во Францию или остаться. Большинство братьев склоняется к тому, чтобы вернуться. Приор монастыря Кристиан де Шерже идёт по осеннему пейзажу, словно спрашивая у леса, реки, овец, поля, как ему поступить. В небе летят перелётные птицы, серо-зелёно-голубые тона этого исключительного по живописи фильма напоминают об осени, о возможности улететь на родину.
— Мы птицы на вашей ветке, — объясняет один из братьев жителям деревни. — Мы не знаем, улетим или останемся.
— Нет, — возражает ему алжирская женщина, — птицы это мы, а вы — ветки. Если вы уедете, нам негде будет сесть.
Отец Кристиан де Шерже — замечательная личность. Однажды алжирский крестьянин, мусульманин Мухаммед, отец десяти детей, спас Кристиана от гибели во время засады, в которой тот оказался, будучи офицером. Кристиан от всего сердца пообещал ему, что будет за него молиться, на что Мухаммед ответил: «Я знаю, что ты будешь молиться. Но видишь ли, христиане не умеют молиться». Алжирец дважды спасал Кристиана от смерти. После второго раза, случившегося во время уличной потасовки, Мухаммед был найден убитым.
«Кровь моего друга научила меня тому, что зов последовать за Христом должен рано или поздно привести меня в страну, в которой мне был вручён залог самой большой любви». Вот фрагмент из письма-завещания, написанного Кристианом де Шерже в ожидании скорой смерти. Текст завещания звучит и в фильме. Поразительны слова, которые отец Кристиан находит для своего будущего убийцы. «Если когда-нибудь, а это может произойти прямо сегодня, мне придётся стать жертвой терроризма, который, похоже, угрожает всем иностранцам, живущим сейчас в Алжире, я бы желал, чтобы моя община, моя Церковь и моя семья вспомнили, что моя жизнь была отдана Богу и этой стране[...] И ты, друг моей последней минуты, не знавший, что творишь, хочу чтобы и ты удостоился этого всепрощающего милосердия. И чтобы нам было даровано встретиться в раю, как блаженным разбойникам, если это угодно Богу, Отцу нас обоих».
Приора фильма, гениально сыгранного Ламбером Вильсоном, мы видим только на восьмой минуте фильма, сначала со спины в орденском капюшоне, во время церковной службы. Затем в профиль в библиотеке. Позже он появляется молящимся с закрытыми глазами на мусульманском празднике, устроенном в честь обрезания деревенского мальчика.
Полностью отец Кристиан раскрывается в середине фильма, когда он помогает мучимому сомнением брату обрести твёрдость, — это своего рода духовный пик истории, после него сюжету ничего не остаётся, как следовать за человеком, верно скользящим к смерти, на которую он сам приговорил себя. Такое единство внешнего и внутреннего действия приближает фильм к высоким образцам классической трагедии, особенно расиновской, которую не могли не изучать в школе братья ордена.
— Я плохо сплю, — исповедуется приору один из братьев. — Я просыпаюсь от малейшего шума. Я пересматриваю свою жизнь, свой выбор. Я ведь с детства хотел быть миссионером — так что идея гибели за веру не должна была бы лишать меня сна. Но умереть здесь, сейчас — есть ли в этом действительно какой-то смысл? Я уже не знаю. Я просто схожу с ума.
Камера охватывает обоих братьев. Слышен лай деревенских собак. Окружающий мир присутствует, не прекращая своих звуков и не изменяя своих цветов. Но предельная значимость обсуждаемого и убедительность фигур в монашеском облачении заставляют внешний мир отступать и прислушиваться к голосам этих людей. Вот что отвечает приор:
— Это правда: оставаться здесь – такое же безумие, как решение стать монахом. Но вспомни: ты уже отдал свою жизнь. Ты вручил её Христу, когда решил оставить всё, что было твоим,— твою жизнь, твою семью, твою страну, жену и детей, которых ты мог бы иметь.
— Не знаю, насколько это правда... Я молюсь, но уже ничего не слышу. Я не понимаю, мы мученики — для чего? Для Бога? Для того, чтобы стать героями? Чтобы показать, что мы лучше всех?
Кристиан перебивает:
— Нет-нет! Мучениками становятся из любви, из верности. И смерть, если она придёт, то придёт помимо нас, потому что мы до конца, до самого конца будем стараться избежать её. Наша миссия здесь — быть братьями для всех. Помни, что любовь это чистая надежда. Любовь вынесет все.
— Прости меня.
Éternel, écoute ma prière, prête l'oreille à mes supplications! Exauce-moi dans ta fidélité, dans ta justice! Ты верен — выслушай моленья мои!
Ты праведен — ответь на мольбу! (перевод М. Селезнёва)
В славянском переводе 142 псалма («Услыши моление мое во истине Твоей») отсутствует идея верности, кардинальная для понимания фильма. Эти слова псалма звучат в монастырской церкви после разговора о мученичестве. Вера – верность – проверка жизнью создают единую окружность, как в тех псалмах, в которых одна и та же мысль высказывается с помощью разных слов и образов. Пройдя через сомнения и новое осмысление своего монашества, все братья решают остаться в монастыре. Пожилой монах вспоминает, как, приехав однажды во Францию к матери, в кругу родственников, посреди радости семейного общения, он вдруг понял, что уже не принадлежит этому миру, что его дом — там, в африканском монастыре. Монахи остаются дома, рядом с Христом. Начиная с этих минут фильма решение становится детски простым, не вызывающим вопросов.
Гибель братьев
В ночь с 26 на 27 марта 1996 года группа мусульманских боевиков численностью примерно около 20 человек предприняла атаку на монастырь. Нападение на монастырь длилось примерно около 30 минут. Во время атаки монахами была предпринята попытка дозвониться до полицейского участка, но телефонная линия была отрезана боевиками. После захвата монастыря боевики взяли в заложники семь монахов. Двоим монахам удалось скрыться от боевиков в доме для гостей. Из-за комендантского часа сообщение о захвате заложников было передано местным властям только утром. Было также передано сообщение французскому посольству и алжирскому архиепископу.
23 мая 1996 года Вооружённая мусульманская группа заявила, что монахи двумя днями ранее были казнены. 30 мая 1996 года головы убитых монахов были обнаружены в городе Аль-Мидия. 2 июня 1996 года в соборе в Алжире состоялось отпевание монахов и 4 июня 1996 года останки монахов были похоронены на кладбище в Тибирине.
Последние кадры фильма: монахи идут по заснеженным горам, сопровождаемые боевиками. Кристиан, в мирской одежде, помогает идти брату Люку, старшему из них. Последние слова произносят именно они.
— Ты в порядке?
— Да.
В конце фильма братья шагают по снегу к своему кресту, а в начале, мучимые тревогой, исполненные страха от только что пережитой встречи с боевиками, они совершают рождественскую службу. Именно в сочельник боевики появляются первый раз в монастыре и требуют выдачи врача и лекарств, Кристиан отказывается. «У вас нет выбора». «У меня есть выбор». Этот эпизод приор вспоминает в последней беседе с братьями, незадолго гибели.
— Я часто думаю о той минуте, когда Алиф и его люди ушли. После их ухода нам ничего не оставалось делать, как просто продолжать жить. И первое, что нам предстояло пережить, — это были служба сочельника и рождественская месса. Что мы должны были сделать, то мы и исполнили. Мы встретили этого Младенца, который нам явился совершенно беззащитным и над которым уже нависла такая угроза… А после мы нашли утешение в послушании – мы выполняли наши каждодневные дела, совершали службы, трудились на кухне, в огороде, на колокольне, и так день за днём. Мы противостояли жестокости, всё такие же безоружные... День за днём открывая в себе то, для чего призвал нас Христос: возрождение нашей грешной души. Людская сущность требует перерождения. Перерождаясь, каждый из нас привносит в мир частичку Бога, мы становимся детьми Божиими. Воплощение Бога в нас позволяет сыновней сущности Христа облечь себя в плоть рода человеческого. Тайна перерождения заключена в том, что нам предстоит пережить то, как мы жили до этого, и как собираемся жить дальше.
После этой беседы совершается месса, на которой звучит Евангелие («Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее; а кто погубит ее, тот оживит ее. Сказываю вам: в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится». Лк. 17:19) и причащаются братья, затем они сидят за столом (в молчании слушают музыку, пьют вино, воссоздавая картину тайной вечери). Наконец, в ворота монастыря въезжает фургон, в котором повезут заложников.
Из интервью с Жан-Пьером, одним из двух оставшихся в живых монахов.
— Было бы хорошо узнать, кто их убил и где зарыты их тела. Было бы хорошо это узнать, и это всё. Меня это больше не беспокоит. Знание ничего не изменит, с точки зрения смерти братьев. Они умерли ради того, ради чего остались в монастыре. Вот почему они мученики. Они отдали свою жизнь. Они были готовы отдать свою жизнь за это.
— Можно ли желать мученичества?
— Если кто-то его и желал, не это определяло состояние нашего духа. Мы не желали мученичества, не для того мы там были. Но нужно было быть к нему готовыми. Мы находились в руках Божиих. Вот почему, живя в таком состоянии духа, мои братья погибли. Я должен признать, что мы не были особенно потрясены происшедшим. Конечно, это сильно действует, это причиняет страдание, боль... Но они знали «почему», они были совершенно готовы к этому. Жизнь всего лишь переход, так или иначе она кончается. А потом ты соединяешься с Богом.
Из того же интервью:
Этот фильм — икона... Это как григорианское пение: автор вкладывает в него смысл, а поющий находит в нём новые смыслы, потому что там действует Дух. В этом смысле фильм — икона, настоящий шедевр.
Да, это удивительное событие: фильм совершенным образом осуществил в искусстве то, что осуществляли в жизни его герои. Они погибли, потому что их образ действий был тождествен их идеалам. Киноплёнка запечатлела и эти действия, и эти идеалы. Так что и в фильме техника жизни оказалась равной её сюжету. Поэтому после просмотра фильма некоторые выходили крестясь. «Фильм, который заставляет любить Бога и людей, которые Его любят», как написал один зритель. Это и есть продолжение истории.
Кинопоиск
Obra vista
Техническое исполнение фильма, взятое в отдельности от его сюжета, уже многое сообщает о замысле и философии режиссёра. Спецэффекты, особенности музыкального оформления, ритм движения камеры — всё это может больше рассказать о смысле фильма, чем его сценарий: ведь и лицо бывает намного правдивей и красноречивее, чем слова, произносимые языком.
Пока тянутся первые десять минут фильма «О людях и богах», трудно избавиться от ощущения, что смотришь документальный фильм. Для поклонников Ромера это — привычное присутствие, в задней доле мозга знакомо жужжащее по-французски. Obra vista, швы наружу — так можно было бы перевести суть архитектонического приёма, при котором стройматериалы остаются на виду, без отделки. Незабелённые и непокрашенные кирпичи, например, торчащие трубы, металлоконструкции, неотделанный бетон со следами опалубки. Этим термином можно определить и технику фильма «О людях и богах».
Человек идёт по горам, затем по полю, присаживается у реки — то же самое делает и следующий за ним оператор. Документализм такого изображения в фильме выполняет задачу выявления скрытой материи, схваченной свежими швами брутального (ещё один архитектурный термин) реализма.
Как начиналось Монастырь Девы Марии Атласских гор был основан в Тибирине в 1938 году монахами из монашеского ордена траппистов из французского города Эгбеля. Монахи, жившие в монастыре, занимались педагогической и медицинской деятельностью среди местного арабского населения. После обретения независимости Алжира местные власти ограничили деятельность монастыря, забрав у него большую часть землевладения и сократив монастырскую общину до 12 человек. Из-за снижения численности насельников и численности местного католического населения среди монахов рассматривался вопрос постепенного закрытия монастыря. Судьбу монашеской обители решил алжирский архиепископ Этьен Леон Дюваль, который обратился к цистерцианскому ордену с просьбой о материальной поддержке монастыря. В 1964 году в Тибирин прибыли восемь цистерцианцев из монастыря в Эгбеле, которые взяли на себя содержание траппистского монастыря. (здесь и далее цитаты из различных сетевых источников)
В фильме Ксавье Бовуа, реализм изображения занят обличением вещей невидимых. В одном из интервью режиссёр говорит: « Бóльшую часть времени я снимаю объективом в 40 мм, он лучше других приближен к человеческому глазу. Каждая сцена воображена как живая картина. Мой сценарий обязывает меня к предварительной технической работе, чтобы в момент съёмки быть наготове, но я вечно не успеваю. Всё становится на свои места в последний момент. Мне повезло: я работаю с быстрыми людьми».
Режиссёр снимает жизнь как она есть, но эта жизнь — внутренняя, и возможность такого фиксирования обеспечена тем, что внутреннее и внешнее предельно совпадают. В упомянутой сцене приор монастыря отец Кристиан проходит по алжирскому пейзажу в гражданской одежде, в той же, в какой он пойдёт на смерть. Простой человек, как вы и я, но оказавшийся перед лицом испытания, заставившего осмыслить серьёзность некогда принятых обетов.
Испытания
Во время Гражданской войны в Алжире, которая началась в 1991 году, в стране стало преследоваться местное христианское население. 14 декабря 1993 года поблизости от монастыря было найдено тело убитого югославского рабочего, который накануне принимал участие в монастырском богослужении. Об этом событии монахи рассказали в публичном письме, опубликованном 24 февраля 1994 года во французском католическом журнале La Croix. В ночь с 24 на 25 декабря 1993 года на монастырь напала исламских боевиков, который потребовали от монахов уплаты «революционного налога» и хотели забрать одного из монахов, который был врачом. Несмотря на сложившуюся опасную ситуацию, монахи на общем собрании решили остаться в монастыре. Также они сообщили местным властям, что они занимают нейтральную позицию в противостоянии воюющих алжирских группировок и отказываются от защиты и ограничивают контакт с внешним миром. Братья собираются, чтобы принять решение: вернуться во Францию или остаться. Большинство братьев склоняется к тому, чтобы вернуться. Приор монастыря Кристиан де Шерже идёт по осеннему пейзажу, словно спрашивая у леса, реки, овец, поля, как ему поступить. В небе летят перелётные птицы, серо-зелёно-голубые тона этого исключительного по живописи фильма напоминают об осени, о возможности улететь на родину.
— Мы птицы на вашей ветке, — объясняет один из братьев жителям деревни. — Мы не знаем, улетим или останемся.
— Нет, — возражает ему алжирская женщина, — птицы это мы, а вы — ветки. Если вы уедете, нам негде будет сесть.
Отец Кристиан де Шерже — замечательная личность. Однажды алжирский крестьянин, мусульманин Мухаммед, отец десяти детей, спас Кристиана от гибели во время засады, в которой тот оказался, будучи офицером. Кристиан от всего сердца пообещал ему, что будет за него молиться, на что Мухаммед ответил: «Я знаю, что ты будешь молиться. Но видишь ли, христиане не умеют молиться». Алжирец дважды спасал Кристиана от смерти. После второго раза, случившегося во время уличной потасовки, Мухаммед был найден убитым.
«Кровь моего друга научила меня тому, что зов последовать за Христом должен рано или поздно привести меня в страну, в которой мне был вручён залог самой большой любви». Вот фрагмент из письма-завещания, написанного Кристианом де Шерже в ожидании скорой смерти. Текст завещания звучит и в фильме. Поразительны слова, которые отец Кристиан находит для своего будущего убийцы. «Если когда-нибудь, а это может произойти прямо сегодня, мне придётся стать жертвой терроризма, который, похоже, угрожает всем иностранцам, живущим сейчас в Алжире, я бы желал, чтобы моя община, моя Церковь и моя семья вспомнили, что моя жизнь была отдана Богу и этой стране[...] И ты, друг моей последней минуты, не знавший, что творишь, хочу чтобы и ты удостоился этого всепрощающего милосердия. И чтобы нам было даровано встретиться в раю, как блаженным разбойникам, если это угодно Богу, Отцу нас обоих».
Приора фильма, гениально сыгранного Ламбером Вильсоном, мы видим только на восьмой минуте фильма, сначала со спины в орденском капюшоне, во время церковной службы. Затем в профиль в библиотеке. Позже он появляется молящимся с закрытыми глазами на мусульманском празднике, устроенном в честь обрезания деревенского мальчика.
Полностью отец Кристиан раскрывается в середине фильма, когда он помогает мучимому сомнением брату обрести твёрдость, — это своего рода духовный пик истории, после него сюжету ничего не остаётся, как следовать за человеком, верно скользящим к смерти, на которую он сам приговорил себя. Такое единство внешнего и внутреннего действия приближает фильм к высоким образцам классической трагедии, особенно расиновской, которую не могли не изучать в школе братья ордена.
— Я плохо сплю, — исповедуется приору один из братьев. — Я просыпаюсь от малейшего шума. Я пересматриваю свою жизнь, свой выбор. Я ведь с детства хотел быть миссионером — так что идея гибели за веру не должна была бы лишать меня сна. Но умереть здесь, сейчас — есть ли в этом действительно какой-то смысл? Я уже не знаю. Я просто схожу с ума.
Камера охватывает обоих братьев. Слышен лай деревенских собак. Окружающий мир присутствует, не прекращая своих звуков и не изменяя своих цветов. Но предельная значимость обсуждаемого и убедительность фигур в монашеском облачении заставляют внешний мир отступать и прислушиваться к голосам этих людей. Вот что отвечает приор:
— Это правда: оставаться здесь – такое же безумие, как решение стать монахом. Но вспомни: ты уже отдал свою жизнь. Ты вручил её Христу, когда решил оставить всё, что было твоим,— твою жизнь, твою семью, твою страну, жену и детей, которых ты мог бы иметь.
— Не знаю, насколько это правда... Я молюсь, но уже ничего не слышу. Я не понимаю, мы мученики — для чего? Для Бога? Для того, чтобы стать героями? Чтобы показать, что мы лучше всех?
Кристиан перебивает:
— Нет-нет! Мучениками становятся из любви, из верности. И смерть, если она придёт, то придёт помимо нас, потому что мы до конца, до самого конца будем стараться избежать её. Наша миссия здесь — быть братьями для всех. Помни, что любовь это чистая надежда. Любовь вынесет все.
— Прости меня.
Éternel, écoute ma prière, prête l'oreille à mes supplications! Exauce-moi dans ta fidélité, dans ta justice! Ты верен — выслушай моленья мои!
Ты праведен — ответь на мольбу! (перевод М. Селезнёва)
В славянском переводе 142 псалма («Услыши моление мое во истине Твоей») отсутствует идея верности, кардинальная для понимания фильма. Эти слова псалма звучат в монастырской церкви после разговора о мученичестве. Вера – верность – проверка жизнью создают единую окружность, как в тех псалмах, в которых одна и та же мысль высказывается с помощью разных слов и образов. Пройдя через сомнения и новое осмысление своего монашества, все братья решают остаться в монастыре. Пожилой монах вспоминает, как, приехав однажды во Францию к матери, в кругу родственников, посреди радости семейного общения, он вдруг понял, что уже не принадлежит этому миру, что его дом — там, в африканском монастыре. Монахи остаются дома, рядом с Христом. Начиная с этих минут фильма решение становится детски простым, не вызывающим вопросов.
Гибель братьев
В ночь с 26 на 27 марта 1996 года группа мусульманских боевиков численностью примерно около 20 человек предприняла атаку на монастырь. Нападение на монастырь длилось примерно около 30 минут. Во время атаки монахами была предпринята попытка дозвониться до полицейского участка, но телефонная линия была отрезана боевиками. После захвата монастыря боевики взяли в заложники семь монахов. Двоим монахам удалось скрыться от боевиков в доме для гостей. Из-за комендантского часа сообщение о захвате заложников было передано местным властям только утром. Было также передано сообщение французскому посольству и алжирскому архиепископу.
23 мая 1996 года Вооружённая мусульманская группа заявила, что монахи двумя днями ранее были казнены. 30 мая 1996 года головы убитых монахов были обнаружены в городе Аль-Мидия. 2 июня 1996 года в соборе в Алжире состоялось отпевание монахов и 4 июня 1996 года останки монахов были похоронены на кладбище в Тибирине.
Последние кадры фильма: монахи идут по заснеженным горам, сопровождаемые боевиками. Кристиан, в мирской одежде, помогает идти брату Люку, старшему из них. Последние слова произносят именно они.
— Ты в порядке?
— Да.
В конце фильма братья шагают по снегу к своему кресту, а в начале, мучимые тревогой, исполненные страха от только что пережитой встречи с боевиками, они совершают рождественскую службу. Именно в сочельник боевики появляются первый раз в монастыре и требуют выдачи врача и лекарств, Кристиан отказывается. «У вас нет выбора». «У меня есть выбор». Этот эпизод приор вспоминает в последней беседе с братьями, незадолго гибели.
— Я часто думаю о той минуте, когда Алиф и его люди ушли. После их ухода нам ничего не оставалось делать, как просто продолжать жить. И первое, что нам предстояло пережить, — это были служба сочельника и рождественская месса. Что мы должны были сделать, то мы и исполнили. Мы встретили этого Младенца, который нам явился совершенно беззащитным и над которым уже нависла такая угроза… А после мы нашли утешение в послушании – мы выполняли наши каждодневные дела, совершали службы, трудились на кухне, в огороде, на колокольне, и так день за днём. Мы противостояли жестокости, всё такие же безоружные... День за днём открывая в себе то, для чего призвал нас Христос: возрождение нашей грешной души. Людская сущность требует перерождения. Перерождаясь, каждый из нас привносит в мир частичку Бога, мы становимся детьми Божиими. Воплощение Бога в нас позволяет сыновней сущности Христа облечь себя в плоть рода человеческого. Тайна перерождения заключена в том, что нам предстоит пережить то, как мы жили до этого, и как собираемся жить дальше.
После этой беседы совершается месса, на которой звучит Евангелие («Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее; а кто погубит ее, тот оживит ее. Сказываю вам: в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится». Лк. 17:19) и причащаются братья, затем они сидят за столом (в молчании слушают музыку, пьют вино, воссоздавая картину тайной вечери). Наконец, в ворота монастыря въезжает фургон, в котором повезут заложников.
Из интервью с Жан-Пьером, одним из двух оставшихся в живых монахов.
— Было бы хорошо узнать, кто их убил и где зарыты их тела. Было бы хорошо это узнать, и это всё. Меня это больше не беспокоит. Знание ничего не изменит, с точки зрения смерти братьев. Они умерли ради того, ради чего остались в монастыре. Вот почему они мученики. Они отдали свою жизнь. Они были готовы отдать свою жизнь за это.
— Можно ли желать мученичества?
— Если кто-то его и желал, не это определяло состояние нашего духа. Мы не желали мученичества, не для того мы там были. Но нужно было быть к нему готовыми. Мы находились в руках Божиих. Вот почему, живя в таком состоянии духа, мои братья погибли. Я должен признать, что мы не были особенно потрясены происшедшим. Конечно, это сильно действует, это причиняет страдание, боль... Но они знали «почему», они были совершенно готовы к этому. Жизнь всего лишь переход, так или иначе она кончается. А потом ты соединяешься с Богом.
Из того же интервью:
Этот фильм — икона... Это как григорианское пение: автор вкладывает в него смысл, а поющий находит в нём новые смыслы, потому что там действует Дух. В этом смысле фильм — икона, настоящий шедевр.
Да, это удивительное событие: фильм совершенным образом осуществил в искусстве то, что осуществляли в жизни его герои. Они погибли, потому что их образ действий был тождествен их идеалам. Киноплёнка запечатлела и эти действия, и эти идеалы. Так что и в фильме техника жизни оказалась равной её сюжету. Поэтому после просмотра фильма некоторые выходили крестясь. «Фильм, который заставляет любить Бога и людей, которые Его любят», как написал один зритель. Это и есть продолжение истории.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.