Оригинал взят у isstari_32 в "Человечность" Дюмон 1997г.
Кинопоиск
Городок, снятый Дюмоном, так мучительно стерилен, как бывает стерильно универсально-идеальное детство. Воздух ладен, как тщательный детский костюмчик, детали быта хорошо смазанны, великодушно продуманны. Он прекрасно-мучителен, этот городок и самое мучительное в нем – он для взрослых.
Пространство мстит за стерилизацию себя тем, что открывается в стерильном. Изнасилованная и задушенная девочка на обочине – такое открытие пространства в стерильном, открытие его бесконечности.
Вялый полицейский со следами душевного нездоровья расследует это убийство. Точнее, он не расследует ничего, он пытается только вглядеться в это убийство – настолько оно неохватно, настолько невместимо.
Полицейский ходит по городку и все для него – картинка, глубина которой – самое быстрое дно из возможных, глубина которой не имеет времени. Дюмон прекрасно снял эту картинку, где все напряженно жужжащее, как невесомый рой, жужжащее и посторонне. И самопредложенное тело ближайшей женщины(соседки) не имеет продолжения, оно не открывается во вне. Это тело придется взять на себя,оно никогда не станет тобой.Так можно смотреть на мир только после смерти себя - требовать от мира большего, требовать от него воскрешения.
Хитробольной полицейский знает, что в городе нет любви. А Дюмон знает, что этого нет и за городом, а зритель знает, что далее - везде.
Мутный полицейский, внук почему-то именитого художника иногда липнет к мужчинам – целует оговаривающего себя в полицейском участке араба, льнет к врачу в дурдоме. Но вряд ли он их хочет.
Он часто кричит плачет и не может найти причины для своей тоски. Он вряд ли хочет быть вообще человеком, настолько он хочет участия, настолько не может найти оправдания для него.
Он хочет быть чьим-нибудь местом и хочет, чтобы это место могло принять и его тоже. Но для этого надо быть невозможным местом, местом от которого все будут отказываться.
Этот вялый полицейский хочет повернуть время и остановить его, потому что нет убийцы безжалостней, чем оно. Настолько страшно к нему привыкнуть.
Полицейский догадывается, что девочку убил не человек, ее убила огромность человекоподобной дистанции между людьми, которую он тихо жаждет преодолеть. И тогда, возможно, воскресить эту девочку, увидеть ее в себе. Надо только крупно и сокрушительно скорбеть, скорбеть и не двигаться.
И когда оказывается, что девочку порвал его приятель, наш герой выбирает себе судьбу и душу этого приятеля, отождествляет себя с ним, чтобы быть заодно и местом его преступления, тоже чувствовать и осязать эту преступную порванность. И скорбь нашего полицейского оказывается зеркальна скорби убийцы и насильника.
Вот каковы причины печали этого зыбкого внука именитого художника. Вот теперь он, наверное, счастлив. Он открыл очевидность внутреннего времени, времени идущего навстречу, времени, оживляющего место. А для этого нужна жертва, ее раны, твоя выше имени анонимность и невозможность дальнейшего – счастье.
Кинопоиск Городок, снятый Дюмоном, так мучительно стерилен, как бывает стерильно универсально-идеальное детство. Воздух ладен, как тщательный детский костюмчик, детали быта хорошо смазанны, великодушно продуманны. Он прекрасно-мучителен, этот городок и самое мучительное в нем – он для взрослых.
Пространство мстит за стерилизацию себя тем, что открывается в стерильном. Изнасилованная и задушенная девочка на обочине – такое открытие пространства в стерильном, открытие его бесконечности.
Вялый полицейский со следами душевного нездоровья расследует это убийство. Точнее, он не расследует ничего, он пытается только вглядеться в это убийство – настолько оно неохватно, настолько невместимо.
Полицейский ходит по городку и все для него – картинка, глубина которой – самое быстрое дно из возможных, глубина которой не имеет времени. Дюмон прекрасно снял эту картинку, где все напряженно жужжащее, как невесомый рой, жужжащее и посторонне. И самопредложенное тело ближайшей женщины(соседки) не имеет продолжения, оно не открывается во вне. Это тело придется взять на себя,оно никогда не станет тобой.Так можно смотреть на мир только после смерти себя - требовать от мира большего, требовать от него воскрешения.
Хитробольной полицейский знает, что в городе нет любви. А Дюмон знает, что этого нет и за городом, а зритель знает, что далее - везде.
Мутный полицейский, внук почему-то именитого художника иногда липнет к мужчинам – целует оговаривающего себя в полицейском участке араба, льнет к врачу в дурдоме. Но вряд ли он их хочет.
Он часто кричит плачет и не может найти причины для своей тоски. Он вряд ли хочет быть вообще человеком, настолько он хочет участия, настолько не может найти оправдания для него.
Он хочет быть чьим-нибудь местом и хочет, чтобы это место могло принять и его тоже. Но для этого надо быть невозможным местом, местом от которого все будут отказываться.
Этот вялый полицейский хочет повернуть время и остановить его, потому что нет убийцы безжалостней, чем оно. Настолько страшно к нему привыкнуть.
Полицейский догадывается, что девочку убил не человек, ее убила огромность человекоподобной дистанции между людьми, которую он тихо жаждет преодолеть. И тогда, возможно, воскресить эту девочку, увидеть ее в себе. Надо только крупно и сокрушительно скорбеть, скорбеть и не двигаться.
И когда оказывается, что девочку порвал его приятель, наш герой выбирает себе судьбу и душу этого приятеля, отождествляет себя с ним, чтобы быть заодно и местом его преступления, тоже чувствовать и осязать эту преступную порванность. И скорбь нашего полицейского оказывается зеркальна скорби убийцы и насильника.
Вот каковы причины печали этого зыбкого внука именитого художника. Вот теперь он, наверное, счастлив. Он открыл очевидность внутреннего времени, времени идущего навстречу, времени, оживляющего место. А для этого нужна жертва, ее раны, твоя выше имени анонимность и невозможность дальнейшего – счастье.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.