"В круге первом" (2006)

Оригинал взят у lev_semerkin в В круге первом

Кинопоиск 

Если оттолкнуться от места действия книги, от рода занятий героев (шарашка это все-таки научный институт) можно назвать «В круге первом» научно-художественным исследованием. Предмет исследования – поведение человека в бесчеловечной среде. В форме романа автор, как настоящий ученый, поставил ряд мысленных экспериментов, провел моделирование различных вариантов. Варианты – художественные образы: главный герой – Нержин, его соседи по нарам, МИДовец, о котором они почти ничего не знают и поведение которого пытаются реконструировать и обьяснить, в том числе с помощью совсем уже виртуального дяди Авенира. Среда агрессивна, она никого не оставляет в покое, она каждого ставит перед выбором – один уходит в глухую внутреннюю эмиграцию, другой служит, третий выслуживается, четвертый борется. Эти варианты в своё время проигрывались в сознании автора и помогли сделать свой выбор, который он считает правильным, который пытается обосновать таким вот научно-художественным образом. 

В сериале именно эта сторона романа – череда образов-вариантов, удалась на 100% и прежде всего благодаря тому, что были привлечены лучшие (в основном театральные) актеры, сумевшие в нескольких эпизодах, иногда даже в одном эпизоде сыграть полноценный характер. Почти никто не «промелькнул», все остались в памяти, такой портретной галереи актерских удач пожалуй не было ни в одном фильме. Миронов, Тюнина, Карякин, Колубков, Стычкин, Скляр, Чурикова, Мадянов, Смирнов, Филозов, Кононов, Баталов. И «ласт, бат нот лист» - Гришковец. У него материала было совсем немного – одна сцена пьяной исповеди «совписа», и он сумел шутя-играя создать кинематографический эквивалент своему уникальному театральному ноу-хау. Многие сцены фильма так и просятся в хрестоматии по актерскому мастерству: Певцов-Гришковец, Мадянов – Смирнов, сцена свидания двух пар Миронов-Тюнина и Скляр-Чурикова (это ведь не две разные сцены, а единая драматургическая двухходовка). Пройдет время, про актеров будут делать юбилейные телепередачи и обязательно включат эпизоды из "В круге первом". 

Сцены в тюрьме и в шарашке наиболее убедительны, потому что автобиографичны. Сцены «в верхах» - менее убедительны и этот недостаток идет от книги. Бывший зэк в 50-е годы вряд ли представлял себе как выглядят и о чем думают работники МИДа, как может происходить доклад министра ГБ Председателю Совета Министров. Эти сцены – виртуальные и здесь самая большая неудача – Сталин в исполнении Кваши ( актер уже сыграл Сталина в спектакле «Полет черной ласточки» - и тоже неудачно). Не живой человек, а рупор идеи, «злодейский злодей», который появляется в кадре и тут же начинает делиться планами новых злодейских злодейств, при этом Кваша мельчит, впадает в истерику, такой персонаж не вызывает страха. Сцена Сталин-Абакумов единственный провал фильма, причем в остальных сценах Мадянов играет Абакумова очень убедительно. 

Еще один виртуальный образ – дипломат Володин. Роль удалась Певцову лишь наполовину. Актер отлично сыграл мажора 40-х годов, образ контрастный по отношению к Нержину, сразу вызывающий на полемику, на противопоставление, поначалу - почти антипод. И финал роли – сцены на Лубянке - Певцов сыграл хорошо. Это уже не «виртуальные» сцены, здесь автор романа "делится" между Нержиным и Володиным, он отдает Володину свои собственные переживания, свой арестантский опыт. В этих сценах есть живой нерв. И сразу становится ясно, что "мыльный" эпизод из первых серий («омовение» Певцова Дроздовой ) нужен в фильме не только для привлечения зрительского внимания, он рифмуется с тем, что делают с Володиным в его «круге первом». В сценах с дядей Авениром солирует Филозов, а Певцов играет роль стенки. А вот вся сюжетная завязка вокруг звонка в американское посольство – сыграна неубедительно из-за того, что Певцов совсем не похож на наивного донкихота. Возможно образ Володина неубедителен и в исходном тексте, непонятно как его играть, разве бывают в природе наивные МИДовцы, мажоры-донкихоты? 

Да и сам сюжетный сюжетный узел «звонка Володина» воспринимается как условность, на тот момент – декабрь 1949 года - в СССР уже была атомная бомба. Даже если звонок - реальный факт, он не имел того судьбоносного смысла, что вкладывает в него Солженицын. К тому же получается, что донкихот Володин сдает американским органам такого же донкихота с той стороны. Концы с концами решительно не сходятся. 

Фраза дяди Авенира «если у коммунистов будет бомба – она не залежится» с головой выдает очень наивное представление о проблеме «наука-оружие-власть». Герои фильма отлично знали, что бомба уже «не залежалась», а была применена и совсем не «коммунистами». Вспоминаются слова Гейзенберга из пьесы «Копенгаген» – почему меня, не создавшего никакого оружия, судят люди, отдавшие оружие в руки политиков, которые тут же его применили. Уровень осмысления проблемы в романе Солженицына - это только самый первый слой, автор не заглянул в бездну, как это сделал М.Фрейн – автор пьесы «Копенгаген». Солженицын, а вслед за ним и Панфилов, остались в пределах «определенности», в пределах классической физики 19-го века. Фрейн, а с его подачи Чхеидзе (постановщик «Копенгагена» в БДТ) и в наибольшей степени Карбаускис (постановщик «Копенгагена» в МХТ) применили «принцип неопределенности». 

Для Солженицына проблема ядерного паритета слишком абстрактна. Он силен в том, что пережил сам. И поэтому так важен в фильме центральный образ. Перед Мироновым стояла непростая задача, недаром говорят, что отрицательные и харАктерные роли более выигрышны, чем «положительный герой». Но Миронов справился. Голос, интонация Солженицына на Нержина в мироновском исполнении отлично ложится. В Нержине виден стержень - незаурядный характер и потенциал, Нержин показан в момент выбора пути, в момент прорыва, самоопределения. В момент, когда высвобождается энергия одного человека и она оказывается ничуть не менее сильна, значима для истории, для страны, для человечества, чем ядерная энергия.