"Темная лошадка" (2011)

Оригинал взят у pol_ned в Dark Horse / Todd Solondz / 2011

Кинопоиск

Первая минута «Темной лошадки» способна заставить поверить наивного зрителя, что он смотрит комедию – свадебная вечеринка в разгаре, веселые новобрачные лихо отплясывают в окружении гостей нелепый, но жизнерадостный танец (что-то похожее на финальный танец в «Шреке»), после чего камера оказывается нацелена на один из столиков, за которым смущенный толстяк средних лет явно пытается придумать фразу, с которой он может обратиться к соседке по столику , красивой брюнетке, а та старательно избегает его взгляда и вся как напряженная струна. Слова находятся – «А я никогда не танцую – это просто не мое!», брюнетка преувеличенно понимающе кивает и снова отворачивается в другую сторону. Прямо таки физически чувствуется насколько неловко обоим, а заодно неловко и зрителю. Чувство неловкости за персонажей вообще будет преследовать практически до финальных кадров, что не очень удивит тех, кто уже смотрел другие фильмы Солондза, а вот столкнувшихся впервые скорее жестко обломает – после танца а ля «Шрек» дальнейшее развитие событий движется совершенно в ином русле и попытки смотреть фильм как комедию заканчиваются разочарованием и даже негодованием.

Довольно забавно было читать рецензии на фильм, часто сходящиеся в том, что он «бессмысленный и неприятный». С первым утверждением можно поспорить, а вот со вторым согласен полностью. Бессмысленность фильму приписывается совершенно напрасно, но вот жизнь самих героев «Темной лошадки» однозначно лишена всякого смысла, а сами они откровенно неприятны, словно сквозь увеличительное стекло наблюдаешь за возней насекомых. Редко когда увидишь фильм, в котором не хочется сопереживать ни одному из персонажей, но Солондз известный мизантроп и остается верен себе. Я не люблю такое кино, потому что не верю, что жизнь бессмысленна, как не верю и в то, что люди не способны любить, но в фильме Солондза есть нюанс, заставляющий его досмотреть до конца и не позволяющий вот так сразу забыть о нем – чувство острого сожаления в отношении впустую прожитой жизни и упущенных возможностей. Солондз не сочувствует героям своего фильма, где-то даже откровенно глумится над ними, но под конец ощущаешь щемящую тоску и героев и самого автора, а заодно и проникаешься сам. Есть в этом что-то чеховское, не правда ли? Учитывая любовь режиссера к Чехову (ироничное обыгрывание «Трех сестер» в нашумевшем «Счастье» четко прослеживается), это и не удивляет.

Толстяка зовут Эйб (Джордан Гелбер), ему 35 и он живет с родителями, что для американцев уже само по себе диагноз, но ситуацию усугубляет еще и то, что несмотря на возраст он одевается как подросток (спортивные штаны, кроссовки и футболки ярких расцветок), а его комната уставлена «мальчуковыми игрушками» - машинками и роботами. Эдакий мальчик-дядя под 40. Эйб вздорен, криклив и как всякий подросток (ха!) склонен бунтовать, обвиняя во всех своих горестях папу с мамой и младшего брата, который закончил колледж и имеет успешную врачебную практику. Не знаю, имеет ли значение иудейское происхождение Эйба и это ли является причиной семейственности бизнеса, который полностью держится на отце семейства, а в офисе в основном трудятся родственники, или это всего лишь реверанс режиссера своим корням (как известно, дедушка Солондза родом из под Одессы), но именно семейственность бизнеса объясняет как такой кадр умудрился вообще получить работу, не имея ни таланта, ни амбиций, ни трудолюбия. Эйб томится на работе, устраивает скандалы в магазине игрушек и пассивно вожделеет перемен – так проходят месяцы и годы.

Ощущение заторможенности времени чувствуется во всем – как однообразно тянутся дни, как каждый выполняет строго определенную для него роль и это болото кажется абсолютно непоколебимым в своей затхлости. Лишенные признаков конкретного возраста родители Эйба (совершенно неузнаваемые Кристофер Уокен и Миа Фэрроу) внушают чувство ужаса, потому что больше всего на свете смахивают на зомби, которые «когда-то благодаря психотерапевту спасли свой брак!». Глядя на них, понимаешь, что они немолоды, но вот на сколько немолоды – это загадка, потому что лица обоих похожи на прорезиненные маски, практически лишенные мимики и если в случае с матерью Эйба это более-менее понятно (Миа Фэрроу отважно изображает женщину, явно слишком злоупотребившую услугами пластического хирурга, а заодно переборщившую с экстравагантностью прически и очков в цветной оправе), то с отцом лучше даже не задумываться ,а то как-то не по себе – не то перенесенный инсульт, не то скрытое психическое заболевание, но как бы то ни было, недвижимый взгляд холодных рыбьих глаз тонкогубого Кристофера Уокена почти повергает в столбняк.

Вся семейка существует в строго заданной матрице: днем отец и сын грызутся на работе, вечером отец и мать сидят на одном и том же диване (каждый на своей стороне) и каждый вечер мать пискливым голоском спрашивает сына : «Ну как прошел твой день?», а он всегда демонстративно молча топает в свою комнату. Любое отклонение последовательности действий вызывает сбой матрицы и замешательство: однажды Эйб приходит домой, на диване только мать, а отец ВНЕЗАПНО выходит со стороны кухни и в этот момент лица у обоих крайне выразительные – на них досада и испуг. Вроде бы крохотная деталь и совершенно незначительное отклонение от курса, а эффект почти такой же как от появления монстра с обожженным лицом в «Малхолланд драйв» Линча.

Еще одна значимая фигура фильма – увядающая дурнушка из офиса, Мари (Донна Мерфи), готовая безропотно выполнять работу за Эйба, потому что тайно влюблена в него, хоть и старше него на добрый десяток лет. Любовь Мари – очередной камешек в огород человечества Солондзом, ведь Мари любит абсолютно недостойного человека и сама ведет себя уничижительно, добровольно взяв на себя роль прислуги-наперсницы. То есть любовь отнюдь не заставляет человека воспарить в небеса, а вот копаться в навозе «за компанию» - легко.С любовью вообще все сложно у Солондза: Эйб считает, что влюблен в брюнетку, с которой познакомился на свадьбе и эта любовь становится первым шагом на пути к разрушению матрицы. Брюнетку зовут Миранда и играет ее Сэльма Блэр (пристрастие к худым темноволосым красоткам у Солондза очевидно, а Сэльма Блэр хоть и снялась у режиссера уже не в первый раз, больше всего кажется некой вариацией Лары Флин Бойл, отжигавшей в «Счастье» больше 10-ти лет назад). Миранда столь же маловменяема что и Эйб, но предполагается, что тут скорее горе от ума (девушка намеревалась стать писателем), помноженное на клиническую депрессию. Миранда – как сломанная кукла, пришибленная любовью к манерному метросексуалу Махмуду, наградившему ее «неприличной болезнью» и в этой своей любви она становится такой же клинической идиоткой, что и офисная тихоня Мари, с той лишь разницей, что Мари видит в Эйбе трогательного мальчика, а Миранда в Махмуде – ранимую и противоречивую личность.

С любовью вообще все сложно у Солондза: Эйб считает, что влюблен в брюнетку, с которой познакомился на свадьбе и эта любовь становится первым шагом на пути к разрушению матрицы. Брюнетку зовут Миранда и играет ее Сэльма Блэр. Миранда столь же маловменяема что и Эйб, но предполагается, что тут скорее горе от ума (девушка намеревалась стать писателем), помноженное на клиническую депрессию. Миранда – как сломанная кукла, пришибленная любовью к манерному метросексуалу Махмуду, наградившему ее «неприличной болезнью» и в этой своей любви она становится такой же клинической идиоткой, что и офисная тихоня Мари, с той лишь разницей, что Мари видит в Эйбе трогательного мальчика, а Миранда в Махмуде – ранимую и противоречивую личность.

Эйб намерен сделать Миранде предложение, Миранда намерена его принять и «навсегда оставить амбиции, что бы просто родить ребенка». Если внезапное появление отца из кухни способно стать причиной легкого ступора, чего уж говорить о последствиях столь грандиозных планов?..

Практически с самого начала становится ясно, что хорошего ждать не приходится, но мизантропы да возликуют – все будет еще хуже! Ну а сбой матрицы влечет за собой неожиданный эффект: не смотря на определенную эксцентричность, первая половина фильма все же выдержана в достаточно реалистичном ключе, но чем дальше, тем больше соскальзывает в сюрреализм с оттенком шизофрении, а зритель оказывается в роли человека, который не сразу понимает, что прямо сейчас в эту минуту испытывает самый что ни на есть настоящий глюк. Часть глючных сцен легко поддается интерпретации: например, Эйбу то и дело начинает мерещиться Мари, которая легко скидывает с себя скорлупу блеклой мямли и если сначала она просто говорит ему всякие нелицеприятные вещи о нем и его любви к Миранде, то потом и вовсе становится неким эротическим фетишем, довольно агрессивным (трансформации Донны Мерфи удивительны – не меняя внешности, всего лишь расстегнув пуговку на блузке и заговорив более низким голосом, она и впрямь становится «львицей», как пораженно называет ее Эйб). Иными словами, Эйб не смотря на всю свою тупость умудряется почувствовать флюиды, исходящие от Мари, но в силу тотальной неспособности понять другого человека интерпретирует их в стиле эротических грез подростка, мечтающего о властной женщине старше него.

Но если с внутренними монологами и внезапной рефлексией Эйба все понятно, то финал (а их целых три) даже слегка обескураживает, потому что откровенно иррационален, что достаточно неожиданно для Солондза, к тому же «Темная лошадка» позиционируется как «мейнстрим от Солондза» (абсолютная глупость, объяснить которую могу разве что отсутствием в фильме всего того набора эпатажных тем и сцен, коими он был славен раньше).

Не уверен, что стал бы советовать смотреть этот фильм, но уверен, что забыть его у меня не получится.