Оригинал взят у a_fixx в О повести Чана "История твоей жизни" и фильме Вильнёва "Прибытие"
Кинопоиск
Повесть американского фантаста Теда Чана "История твоей жизни" написана в 1998 году, фильм Дени Вильнёва "Прибытие" вышел на экраны в 2016-м.
В «Истории твоей жизни» главным образом обращает на себя внимание скрещение проблем физики и лингвистики с вопросами философскими и в широком смысле духовными, и упаковка этого всего в литературную обёртку. Тут же возникает и вопрос – всё-таки это обёртка, легко отделяемая от наполнения, или, напротив, нечто скрепляющее всё содержимое и неотделимое от него, как дом неотделим от комнат, лестниц и коридоров внутри него (или это воздух, наполняющий все комнаты в доме, незаметный, но позволяющий жить в нём)? И если – обёртка, то говорит ли это о недостатке произведения?
Несомненно, что сами по себе идеи, прозвучавшие в повести, заслуживают серьёзного отношения. Например, в сопоставлении языка инопланетян-гептаподов с человеческими языками, в рассуждениях об отсутствии единственно правильной интерпретации хоть сказанного предложения, хоть целой Вселенной, по-видимому, не обошлось без влияния концепции «языковых игр» одного из важнейших философов XX века Людвига Витгенштейна. Даже примеры похожи. Витгенштейн иллюстрировал свои идеи с помощью рисунка «уткозайца», на котором можно видеть или утку, или зайца, но не обоих одновременно, причём ни про одно из изображений нельзя сказать, что оно истинное, а другое нет. Чан приводит другую оптическую иллюзию, сделанную по тому же принципу, — «рисунок, на котором можно увидеть то юную даму, отвернувшуюся от зрителя, то старую каргу с вислым бородавчатым носом и крючковатым подбородком», и это помогает ему разрешить противоречия между свободой воли и предначертанностью.
Похоже также, что сама композиционная структура с переключением между двумя сюжетными линиями, которые сходятся только в самом финале, отражает на уровне текста сознание главной героини, вместившей в себя человеческий (последовательный и причинно-следственный) и инопланетный (симультанный и целеполагающий) взгляд на мир (хотя у Чана говорится не о переключении, а о сплаве инопланетного и человеческого взгляда, что в свете размышлений самой героини об их несовместимости выглядит неточностью).
Прекрасно, но «произведение с теориями подобно вещи, на которой оставили ценник», как писал Пруст. «История...» – это, безусловно, произведение с теориями. Что ж, довериться Прусту и приклеить поверх ценника ярлык «Популярная лингвистика в шкуре фантастики»? Справедливо ли сказать про "Историю...", что это беллетризованное введение в проблематику философии языка или вариационных принципов физики, об интересе к которым автор сам сообщает в примечании к повести? Ответ, вероятно, будет зависеть от того, насколько нас захватывает история с дочерью, сливается ли изложенное в "лекционной" части с живым сопереживанием, явится ли для нас финальный неожиданный поворот не просто одноразовым приёмом, а вспышкой, облекающей в плоть умозрительные идеи. Из самой постановки вопроса, правда, видно: если "облекание идей в плоть" есть задача произведения на всём его протяжении, то ставка исключительно на финальный твист как будто сомнительна.
Фильм Дени Вильнёва, снятый на основе повести Чана, исправляет "литературные огрехи", сообщая драматизм сюжетной линии с гептаподами и проясняя актуальность языковых проблем в современном разобщённом мире, где каждый видит в чужом прежде всего врага, а не объект понимания, но при этом авторы экранизации в чём-то сами опускаются до уровня военных руководителей контакта, которым нужен чёткий и однозначный ответ на вопрос, с какой целью пришельцы явились на Землю. Объяснение в картине и даётся, несколько сумбурное, но вполне человеческое: гептаподы несут человечеству дар – свой гептаподский язык, который должен способствовать объединению людей (хотя вообще-то освоить этот язык под силу единицам, таким, как главная героиня), и всё это не совсем бескорыстно – когда-то в будущем люди должны помочь гептаподам.
В повести же пришельцы улетают, так ничего и не объяснив. Объяснение, впрочем, как кажется, есть, растворённое во всех рассуждениях героини о мышлении и мировосприятии гептаподов: они исполнили то, что должны были исполнить, сыграли предназначенную для них пьесу, совершили предписанную церемонию. Как луч света, действующий по принципу Ферма, они знали, куда им лететь, кому передавать свой язык, в какой точке входить в воду и преломляться, а вопрос «зачем?» в их системе координат отсутствует. Такой ответ, а вернее, его отсутствие, во-первых, просто интереснее, а во-вторых, следует из всей истории, из всего того, что мы узнаём о гептаподах. Всё так, но получив их урок, мы должны, наверное, и к блокбастеру подходить с позиции его языка, незамысловатого, но по-своему обаятельного, а на этом языке драма принятия героиней своей судьбы высказана в "Прибытии" отчётливо и нефальшиво.
Кинопоиск
В «Истории твоей жизни» главным образом обращает на себя внимание скрещение проблем физики и лингвистики с вопросами философскими и в широком смысле духовными, и упаковка этого всего в литературную обёртку. Тут же возникает и вопрос – всё-таки это обёртка, легко отделяемая от наполнения, или, напротив, нечто скрепляющее всё содержимое и неотделимое от него, как дом неотделим от комнат, лестниц и коридоров внутри него (или это воздух, наполняющий все комнаты в доме, незаметный, но позволяющий жить в нём)? И если – обёртка, то говорит ли это о недостатке произведения?
Несомненно, что сами по себе идеи, прозвучавшие в повести, заслуживают серьёзного отношения. Например, в сопоставлении языка инопланетян-гептаподов с человеческими языками, в рассуждениях об отсутствии единственно правильной интерпретации хоть сказанного предложения, хоть целой Вселенной, по-видимому, не обошлось без влияния концепции «языковых игр» одного из важнейших философов XX века Людвига Витгенштейна. Даже примеры похожи. Витгенштейн иллюстрировал свои идеи с помощью рисунка «уткозайца», на котором можно видеть или утку, или зайца, но не обоих одновременно, причём ни про одно из изображений нельзя сказать, что оно истинное, а другое нет. Чан приводит другую оптическую иллюзию, сделанную по тому же принципу, — «рисунок, на котором можно увидеть то юную даму, отвернувшуюся от зрителя, то старую каргу с вислым бородавчатым носом и крючковатым подбородком», и это помогает ему разрешить противоречия между свободой воли и предначертанностью.
Похоже также, что сама композиционная структура с переключением между двумя сюжетными линиями, которые сходятся только в самом финале, отражает на уровне текста сознание главной героини, вместившей в себя человеческий (последовательный и причинно-следственный) и инопланетный (симультанный и целеполагающий) взгляд на мир (хотя у Чана говорится не о переключении, а о сплаве инопланетного и человеческого взгляда, что в свете размышлений самой героини об их несовместимости выглядит неточностью).
Прекрасно, но «произведение с теориями подобно вещи, на которой оставили ценник», как писал Пруст. «История...» – это, безусловно, произведение с теориями. Что ж, довериться Прусту и приклеить поверх ценника ярлык «Популярная лингвистика в шкуре фантастики»? Справедливо ли сказать про "Историю...", что это беллетризованное введение в проблематику философии языка или вариационных принципов физики, об интересе к которым автор сам сообщает в примечании к повести? Ответ, вероятно, будет зависеть от того, насколько нас захватывает история с дочерью, сливается ли изложенное в "лекционной" части с живым сопереживанием, явится ли для нас финальный неожиданный поворот не просто одноразовым приёмом, а вспышкой, облекающей в плоть умозрительные идеи. Из самой постановки вопроса, правда, видно: если "облекание идей в плоть" есть задача произведения на всём его протяжении, то ставка исключительно на финальный твист как будто сомнительна.
Фильм Дени Вильнёва, снятый на основе повести Чана, исправляет "литературные огрехи", сообщая драматизм сюжетной линии с гептаподами и проясняя актуальность языковых проблем в современном разобщённом мире, где каждый видит в чужом прежде всего врага, а не объект понимания, но при этом авторы экранизации в чём-то сами опускаются до уровня военных руководителей контакта, которым нужен чёткий и однозначный ответ на вопрос, с какой целью пришельцы явились на Землю. Объяснение в картине и даётся, несколько сумбурное, но вполне человеческое: гептаподы несут человечеству дар – свой гептаподский язык, который должен способствовать объединению людей (хотя вообще-то освоить этот язык под силу единицам, таким, как главная героиня), и всё это не совсем бескорыстно – когда-то в будущем люди должны помочь гептаподам.
В повести же пришельцы улетают, так ничего и не объяснив. Объяснение, впрочем, как кажется, есть, растворённое во всех рассуждениях героини о мышлении и мировосприятии гептаподов: они исполнили то, что должны были исполнить, сыграли предназначенную для них пьесу, совершили предписанную церемонию. Как луч света, действующий по принципу Ферма, они знали, куда им лететь, кому передавать свой язык, в какой точке входить в воду и преломляться, а вопрос «зачем?» в их системе координат отсутствует. Такой ответ, а вернее, его отсутствие, во-первых, просто интереснее, а во-вторых, следует из всей истории, из всего того, что мы узнаём о гептаподах. Всё так, но получив их урок, мы должны, наверное, и к блокбастеру подходить с позиции его языка, незамысловатого, но по-своему обаятельного, а на этом языке драма принятия героиней своей судьбы высказана в "Прибытии" отчётливо и нефальшиво.
Я давным-давно в "Истории европейской метафизики" писал, что метафизике требуются столетия, чтобы превратиться в "здравый смысл". Литература и кино служат адаптером, преобразующим философские категории в обыденные понятия.
ОтветитьУдалить